Клайв Баркер - Сотканный мир

– А ты разбираешься в птицах, парень?

– Только в голубях.

– Гоняешь их?

– Так, иногда.

– Мой шурин держит легавых, – ни к селу ни к городу сказал третий грузчик и посмотрел на Кэла, словно это заявление должно было вызвать у того горячий протест. Но Кэл выдавил только:

– Это собак?

– Ага. У него было пять, одна сдохла.

– Жаль, – сказал Кэл.

– Не очень. Она все равно была слепая на один глаз.

Сказав это, грузчик счел тему исчерпанной. Кэл снова посмотрел на птиц и улыбнулся, увидев на подоконнике верхнего этажа, своего голубя.

– Вижу его, – сказал он.

– Кого? – спросил Гидеон.

– Моего голубя. Он улетел. Вон, на подоконнике. Видишь?

Туда посмотрели все трое.

– Он что, дорогой? – спросил Шэн.

– Получал призы, – ответил Кэл с некоторой гордостью.

Он с тревогой посмотрел на 33, но тот, кажется, не собирался улетать, а сидел и чистил перья.

– Сиди там, – прошептал Кэл, – не двигайся, – потом обратился к Гидеону. – Ничего, если я войду? Попытаюсь его поймать?

– Валяй. Старуху, которая тут жила, увезли в больницу. Мы выносим мебель в оплату ее счетов.

Кэл вошел во двор и двинулся к двери, лавируя среди мебели.

Внутри царила разруха. Если упомянутая старуха и имела что-нибудь ценное, то от него ничего не осталось. На стенах висело несколько дешевых картин; мебель была старой, но не старинной, а занавески и ковры по виду годились только на свалку.

Стены и потолок были покрыты многолетней копотью – от свечей, стоящих повсюду на полках и подоконниках среди сталактитов оплывшего воска.

Он прошел по темным, мрачным комнатам. Всюду были тот же разгром и те же запахи пыли и гнили. Кэл подумал, что в больнице хозяйке будет лучше: там хоть простыни чистые.

Он начал подниматься по лестнице в полутьме, слыша крики птиц и их царапанье по подоконникам. Ему казалось, что эти звуки вращаются,как будто дом был их центром. Он вспомнил фото из «Нэшнл джиогрэфик»: звезды, медленно вращающиеся вокруг Полярной звезды, Небесного гвоздя.

От царапающих звуков у него заболела голова. Он вдруг ощутил слабость и даже страх.

Он одернул себя. Некогда распускаться. Надо поймать голубя, пока он не улетел. Пробравшись среди какой-то мебели, он вошел в одну из верхних комнат. Она примыкала к той, на подоконнике которой сидел 33. Солнце било сквозь окна без занавесок, и Кэл ощутил, как со лба его стекает пот. Мебели в комнате не было, только на стене висел календарь на 1961 год с фотографией льва, лежащего под деревом, положив лохматую голову на лапы.

Кэл вышел и зашел в соседнюю комнату, где за грязным стеклом сидел голубь.

Теперь важно было не спугнуть птицу. Он осторожно подошел к окну. 33 склонил голову и посмотрел на него одним глазом, но не тронулся с места. Кэл, затаив дыхание, попытался открыть окно, но бесполезно. Оно было забито дюжиной основательных гвоздей – примитивная защита от воров.

Снизу раздался голос Гидеона. Поглядев туда, он увидел, что троица выносит во двор большой свернутый ковер.

– Заноси влево, Базо! Влево! Ты что, не знаешь, где лево?

– Я и заношу влево!

– Не твое лево, идиот! Мое!

Птицу на подоконнике эти крики ничуть не беспокоили. Она казалась вполне счастливой.

Кэл пошел вниз. Ему оставалось лишь попробовать добраться до 33 по стене. Последний шанс. Он пожалел, что не догадался захватить с собой зерна. Оставалось надеяться лишь на увещевания.

– Не вышло? – спросил Шэн, когда он вышел.

– Окно не открывается. Попробую залезть отсюда.

– Вряд ли это у тебя получится, – заметил Базо, почесывая живот, выдававший в нем любителя пива.

– Все равно попытаюсь.

– Осторожнее, – предупредил Гидеон.

– Спасибо.

– ...Ты можешь сломать себе шею.

Цепляясь за выбоины в стене, Кэл полез наверх. От подоконника его отделяло футов восемь.

Он снова испытал ощущение, пережитое на лестнице. Хотя взбираться было сравнительно легко, он всегда плохо ладил с высотой.

– Похоже на ручную работу, – сказал внизу Гидеон, и Кэл посмотрел туда. Грузчик склонился над расстеленным на земле ковром.

Рядом встал Базо. Сверху была видна его лысина, которую он старательно зализывал.

– Жаль, что он такой ветхий, – сказал Шэн.

– Придержи лошадей. Давай рассмотрим получше.

Кэл вернулся к своей задаче. По крайней мере, теперь они не глазели на него. Наверху не было ветра, и солнце жгло еще сильнее; ручейки пота стекали по его спине до самых ягодиц. Он висел на стене, словно распятый.

Снизу донесся шепоток восхищения.

– Ты погляди, какая работа! – воскликнул Гидеон.

– Знаешь, что я думаю? – понизил голос Базо.

– Не знаю, пока не скажешь.

– Можно снести его к Гилкристу. Он дает хорошие деньги.

– Шеф узнает, – возразил Шэн.

– Тише, – Базо напомнил товарищам о присутствии постороннего. На деле Кэл был слишком поглощен своим занятием, чтобы обращать внимание на это мелкое воровство. Он добрался до стены и теперь пытался встать на ней. – Разверни его, Шэн, посмотрим, какой он весь.

– Думаешь, он персидский?

– Хер его знает.

Кэл медленно выпрямился и взглянул на подоконник. Голубь все еще сидел там.

Снизу он слышал звук расстилаемого ковра и возгласы восхищения.

– Эй, – прошептал он голубю, – ты меня помнишь?

Птица не реагировала. Кэл сделал один шаг по стене, потом другой.

– Иди сюда, – простонал он, как настоящий Ромео.

Птица, казалось, узнала своего хозяина и кокетливо наклонила голову.

– Ну, иди, – Кэл, забыв об осторожности, протянул руку к окну.

Тут его нога соскользнула с крошащегося кирпича. Он вскрикнул, испугав птиц, взлетевших с подоконников вокруг, хлопая крыльями – иронические аплодисменты, – и его взгляд метнулся вниз, во двор.

Нет, не во двор: двор исчез. Его весь занимал полностью развернутый ковер.

То, что случилось потом, заняло доли секунды, но то ли ум его работал быстрее, то ли время растянулось, и он смог разглядеть зрелище во всех деталях.

Время заставило краски ковра потускнеть, превратило алый цвет в розовый, а кобальт – в чахлую голубизну, но общее впечатление было поразительным.

Каждый дюйм ковра, даже его края, покрывали причудливые изображения, совершенно непохожие друг на друга. Но их детали не терялись: изумленные глаза Кэла видели их все разом. В одном месте дюжина узоров сплеталась воедино; в другом они стояли рядом, заслоняя друг друга, как непослушные дети. Некоторые вырвались на края, а другие, напротив, тянулись к центру, чтобы присоединиться к царящей там толчее.

На самом поле ковра ленты разных цветов выписывали причудливые арабески на зелено-коричневом фоне, напоминая стилизованные изображения животных и растений. Центр ковра украшал большой медальон, горящий цветами, как осенний сад, по которому шли сотни геометрических фигур, в которых можно было найти и хаос, и строгий порядок, и цветок, и теорему.