Стивен Кинг - Страна радости

Парень кивнул на пропуск.

– Тебя послал Фредди Дин, так? Сказал тебе, что все закрыто, но ты можешь прокатиться на большом колесе?

– Да, сэр.

– Поездка на колесе означает, что ты ему подходишь. Он любит, чтобы избранные увидели парк сверху. Согласен поработать здесь?

– Думаю, да.

Он протянул руку:

– Я Лейн Харди. Добро пожаловать на борт, малыш.

Я пожал его руку:

– Девин Джонс.

– Рад с тобой познакомиться.

Он двинулся по пандусу к медленно вращавшемуся колесу, схватился за длинный рычаг, чем-то напоминавший рукоятку переключения скоростей, дернул за него. Колесо неспешно остановилось, одна из ярко раскрашенных кабинок (каждую украшало изображение Хоуи – Счастливого пса) закачалась около платформы, с которой пассажиры садились на аттракцион.

– Залезай в кабинку, Джонси. Я собираюсь отправить тебя туда, где воздух разрежен, а вид безмятежен.

Я забрался в кабинку и закрыл дверцу. Лейн подергал ее, чтобы убедиться, что защелка держится крепко, опустил поручень безопасности, вернулся к примитивному рычагу управления.

– Готовы к взлету, кэп?

– Полагаю, что да.

– Развлечение ждет! – Он подмигнул мне и двинул рычаг. Колесо начало вращаться, и вот Лейн уже смотрел на меня снизу вверх. Как и пожилая дама у гадального павильона. Она изогнула шею и прикрыла ладонью глаза. Я помахал ей рукой. Ответа не дождался.

Потом выше меня остались только изогнутые рельсы «Шаровой молнии». Я поднимался в холодный воздух ранней весны, чувствуя – как ни глупо это звучит, – что все мои заботы и тревоги остаются внизу.

«Страна радости» не была тематическим парком, а потому могла позволить себе иметь всего понемножку. И вторые американские горки, прозванные «Неистовым трясуном», и комплекс водных горок – «Бултых капитана Немо». У западной границы парка находилась специальная зона для самых маленьких, городок Качай-Болтай. В концерт-холле, как я узнал позже, выступали не слишком известные кантри-группы и рокеры, блиставшие в пятидесятых – шестидесятых годах. Я помню, как однажды у нас давали совместный концерт Джонни Отис и Биг Джо Тернер. Мне пришлось спросить, кто это, у Бренды Рафферти, главного бухгалтера, которая по совместительству приглядывала за Голливудскими девушками. Она решила, что я дремучий деревенщина, а я – что она старуха. Вероятно, мы оба были правы.

Лейн Харди поднял меня на самый верх и остановил колесо. Я сидел в покачивавшейся кабинке, схватившись за поручень безопасности, и оглядывал дивный новый мир. На западе уходила вдаль равнина Северной Каролины, невероятно зеленая для глаз уроженца Новой Англии, привыкшего, что март – холодное и слякотное преддверие настоящей весны. На востоке густо-синий, отливающий металлическим блеском океан обрывался пульсирующей белой полосой на берегу, по которому несколько месяцев спустя мне предстояло носить свое разбитое сердце сначала из города к парку развлечений, а потом обратно. Внизу радовал глаз вид «Страны радости»: большие аттракционы и маленькие, концерт-холл и павильоны, магазины сувениров и автобус Счастливого пса, который отвозил посетителей парка к ближайшим отелям и, естественно, к пляжу. На севере находился Хэвенс-Бэй. С самой высокой точки парка развлечений (где воздух разрежен, а вид безмятежен) городок напоминал любовно расставленные детские кубики, над которыми поднимались четыре церковных шпиля, по всем сторонам света.

Колесо вновь пришло в движение. Я спускался вниз, чувствуя себя ребенком из рассказа Редьярда Киплинга, который катался на хоботе слона. Лейн Харди остановил аттракцион, но открывать для меня дверцу кабинки не стал: в конце концов, я уже был почти сотрудником.

– Как тебе?

– Круто, – ответил я.

– Да, для пенсионеров самое то. – Он поправил котелок, перекосив его в другую сторону, оценивающе оглядел меня. – Какой у тебя рост? Шесть футов и три дюйма?

– Четыре.

– Ну-ну. Посмотрим, как твои шесть футов с четырьмя дюймами будут крутиться на Колесе в середине июля, в шкуре, распевая «С днем рожденья» перед каким-нибудь избалованным засранцем с сахарной ватой в одной руке и тающим мороженым в другой.

– В шкуре?

Но он уже направлялся к ящику с инструментами и не потрудился ответить. Может, не услышал меня, потому что его радиоприемник ревел «Крокодиловый рок». А может, хотел, чтобы все, что меня ожидало в стае Счастливых псов «Страны радости», стало сюрпризом.

У меня оставался час до новой встречи с Фредом Дином, поэтому я прогулочным шагом направился по Собачьему проспекту к автобуфету, который, похоже, приносил неплохую прибыль. В «Стране радости» не все, но многое так или иначе вращалось вокруг собачьей тематики. Вот и эта забегаловка носила гордое имя «Щенячий восторг». В экспедиции охотника за работой мне приходилось считать каждый цент, но я подумал, что могу потратить пару баксов на чили-дог и бумажный стаканчик с картофелем фри.

Когда я добрался до павильона, в котором желающим могли предсказать будущее, путь мне преградила Мадам Фортуна. Тут я немного грешу против истины, потому что Мадам Фортуной она становилась второго июня, а после Дня труда выходила из образа. В эти четырнадцать недель она носила длинные юбки, многослойные шифоновые блузки, шали, расшитые каббалистическими символами. Ее уши украшали золотые кольца, такие тяжелые, что оттягивали мочки, и говорила она с сильным цыганским акцентом, отчего напоминала персонажа из старых фильмов ужасов, в которых замки затянуты туманом и часто слышится вой волков.

В оставшуюся часть года Мадам Фортуна превращалась во вдову из Бруклина, которая коллекционировала статуэтки Гуммель[3] и любила кино (особенно слезливые фильмы о какой-нибудь цыпочке, которая заболевает раком, а потом красиво умирает). В этот день, в черном брючном костюме и туфлях на низком каблуке, она выглядела весьма элегантно. Розовый шарф на шее служил контрастным цветовым пятном. В образе Фортуны ее лицо обрамляли седые космы, но это был парик, который до начала сезона хранился под стеклянным колпаком в маленьком доме в Хэвенс-Бэй. Свои волосы она стригла коротко и красила в черный цвет. Бруклинская поклонница «Истории любви» и Фортуна-Провидица сходились только в одном: обе полагали себя обладательницами шестого чувства.

– Над тобой витает тень, молодой человек, – объявила она.

Я посмотрел вниз и увидел, что дама абсолютно права. Я стоял в тени «Каролинского колеса». Она тоже.

– Не эта, глупыш. Тень нависла над твоим будущим. Тебя ждет голод.

Голод я уже испытывал, но полагал, что смогу утолить его в «Щенячьем восторге», и достаточно скоро.