Двадцать килограммов - Николай Ободников
Едва ноги девочки покинули платформу для взвешивания, как весы клацнули. Цветной корпус с треском лопнул, и наружу, до половины, выскочил белый диск с чёрными делениями. Сделав несколько оборотов, диск замер. Его края выглядели серыми от заточки. Тима будто наяву увидел, как эта бритвенно острая кромка разрезает голую ступню и рассекает вены.
– Что это было? – Арина, вытянув шею, с интересом смотрела на весы.
Тяжело дыша, Тима поставил дочь на коврик и на всякий случай закрыл её собой. Неожиданно понял, что его опыта тридцати четырёх лет недостаточно, чтобы самостоятельно разобраться с этим. Он по-новому взглянул на Арину. Образ примерной девочки вот уже третий год пятнала траурная полоска увлечения хоррорами, будь то литература или фильмы ужасов.
А ему сейчас позарез требовалась хоть какая-то расшифровка происходящего.
– А если я скажу, что ночью коснулся предмета, про который услышал жуткую историю? – Тима стушевался, сообразив, что задал вопрос чересчур уж обречённым голосом.
Какое-то время Арина внимательно смотрела на него, словно пытаясь понять, говорит он правду или шутит, а потом звонко рассмеялась.
– Тогда я скажу, что предмет одержим призраком, а ты – его следующая жертва. – Она баском хохотнула и выскользнула из ванной. – Всё, я пошла. Только не умирай до следующих выходных, договорились? Ты обещал мне и маме апрельский пикник. И убери фен, ладно, пап?
Тима рассмеялся ей вслед, пытаясь изобразить беззаботность, и понял, что гримасничает. Этим смехом он бы не обманул и полоумного. Потому что невозможно смеяться, когда тебе страшно за кого-то, кроме себя.
А он только что чертовски перепугался за дочь.
3 Близкое знакомство
Уже тогда, завершая обход цеха по покраске самолётов, Тима понял, что движется к черте, за которой его самообладание получит удар пушечного ядра, что на прощание чмокнул чистейший ужас. Оставалось пройти раздевалку покрасочного цеха, и под ноги ляжет тёмно-зелёное облицовочное покрытие коридора, ведущего к пятому ангару. Короткая дорожка прямиком к ночному инфаркту.
Они с Майским не обсуждали события вчерашней смены, словно избегая говорить о том, что может расколоть их дружбу. Но повод осмыслить прошлое появился сам собой.
Дверь пятого ангара была распахнута.
Что бы ни пряталось в тёмном помещении, предназначенном для ремонта и тестирования авиационных двигателей, оно, судя по всему, предлагало зайти.
– Герман, немедленно тащи свою задницу сюда, – прошипел Тима в выносной манипулятор рации. – Я и шага не сделаю один. Считай, меня парализовало, ты понял?
В динамике послышалось сосредоточенное сопение. Майский явно взвешивал слова, прежде чем сказать что-либо.
– Хорошо, Тима, успокойся. Ангар пуст, мне видно, помнишь? А сейчас я включу свет, и ты сам убедишься, что там никого нет, ладно?
– Не разговаривай со мной как с психом. Я жду тебя.
Майский не ответил. Секундой позже в ангаре вспыхнули газоразрядные потолочные лампы, заливая пространство искусственным, хирургическим светом. Тима не шевельнулся, хоть и видел, что внутри стало светло как днём.
И через мгновение день обернулся сумерками.
Часть промышленных ламп, заменённых ещё с утра на новые, с треском вспыхнула. Ангар погрузился в знакомый полумрак, в котором раздался звон, уведомляющий о том, что плафон одной из ламп разбился вдребезги, сорвавшись с высоты в пятнадцать метров.
Во рту Тимы появилось нечто чужеродное, и он не сразу сообразил, что это его язык, которым он пытался облизнуть губы. Получилось только с третьего раза.
– Тащи свою жопу сюда, Герман, – повторил Тима. – Будешь моим проводником в страну бесстрашия. Ну же, приятель. Забери меня отсюда.
На этот раз Майский решил не спорить. Путь от их комнаты охраны до внутренней двери пятого ангара, соединявшей помещение с остальным заводским комплексом, не занимал больше трёх минут, но Майский уложился за одну.
Запыхавшись, он протопал по коридору к Тиме. Встретился с ним взглядом и ощутил, как в животе потянуло сквозняком страха. Широко раскрытые глаза Тимы, чуть блестевшие от волнения, говорили об ужасе. Глубоком и обстоятельном.
– Почему эта штука вообще оказалась у нас? – спросил Тима.
Майский включил фонарик и наугад посветил в дверной проход.
– Ты о турбине?
– Да. Почему она у нас? Лицензия на ремонт движков «боингов» есть и у нижегородских.
– Она у нас, потому что Нижегородский авиационный завод не потянул её ремонт.
Оба замолчали, не решаясь сделать первый шаг в ангар.
Майский неожиданно разозлился на себя за неуверенность и шагнул внутрь. Закреплённая на стенде турбина показалась ему дремавшим стальным чудовищем, что уже пробудилось, но не спешит открывать глаза, чтобы не спугнуть жертв раньше времени.
Турбина вызывала иррациональный страх, забрасывала его в сердце липкими ладонями. Так и человек, видя впервые в жизни экзотическое насекомое, борется с отвращением и ужасом, что внушают все эти необъяснимые лапки и усики, с помощью которых мерзкое создание может забраться в голову и выесть мозг.
Схожие чувства одолевали и Тиму. Он видел, что Майский в растерянности замялся, но не ощутил должного злорадства.
– Почему? Почему нижегородские не справились с её ремонтом?
– Этого я не знаю, дружище. Знаю лишь, что тогда причин для самопроизвольного включения так и не нашли. Ни после второй смерти, ни после третьей. – Сказав это, Майский ощутил глухой ужас. – Эту штуковину просто отложили до лучших времён.
Дальше можно было не продолжать. Рынок авиационных комплектующих с начала года переживал упадок, вызванный энергетическим кризисом, ударившим по промышленным мощностям лидеров двигателестроения. Поэтому из чуланов и запасников доставали всё, что могло продержаться в воздухе больше получаса, не истекая при этом чёрным дымом. Достали и это.
– Что мы делаем? – наконец спросил Майский, когда пауза затянулась.
– Осматриваем ангар, а потом запираем его и берём пару дней за свой счёт.
– Хороший план. Хороший.
Они двинулись друг за другом, совершенно не думая о том, что выглядят глупо и таким образом увеличивают время осмотра. Тима, чуть наклонив голову, шёл первым. Ему хотелось убедиться, что турбина – всего лишь обыкновенный авиационный двигатель, а не какой-то кровожадный монстр, запечатанный в жаропрочном сплаве, способный порубить человека в считаные секунды.
– Никакой вони, – заметил Майский из-за спины.
Стоило ему это сказать, как послышался звук, от которого они оцепенели.
На глазах перепуганных мужчин лопасти авиационного движка сделали четверть оборота по часовой стрелке и столько же – в обратную сторону. Это напоминало неглубокий вздох, только в нём не было привычных эмоций, таких как облегчение или горечь. Так могла вздохнуть тварь, ненавидящая даже воздух, – со злобным сипением и затаённой яростью.
Щёлкнуло,
