Оксана Ветловская - Имперский маг

Справа от дороги (они ехали со стороны Фюрстенберга) между деревьями показалась пепельно-серая холодная гладь Шведтзее. Застава осталась позади, и слева замелькали ладные домики персонала. Вскоре пара чёрных автомобилей в сопровождении охраны на мотоциклах свернула прочь от озера, к большому строению, за которым Раскрывалось огромное безлесное пространство.

Комендатура концлагеря Равенсбрюк располагалась в широком Двухэтажном здании под традиционной крутой двускатной крышей, недавно выбеленные стены, казалось, светились в сумраке пасмурногодня, вторя белизне островков снега по сторонам от крыльца. Вокруг же простиралась свинская грязь, распаханная грузовиками (у самого здания, впрочем, стыдливо присыпанная песочком).

Встречали представителей комиссии с почётом — адресованным в первую очередь Штернбергу, поскольку прибывших с ним гестаповцев, штурмбанфюрера Хармеля и хауптштурмфюрера Шольца, здешнее начальство уже неплохо знало. Комендант концлагеря Фриц Зурен оказался благообразным господином лет тридцати пяти, с необыкновенно честными стеклянисто-светлыми глазами и младенческой сочностью крепкого правильного лица, налитого той здоровяцкой розовостью, какая свойственна многим белёсым блондинам. Пожимая руку Штернбергу, чьё суровое чёрное одеяние среди серых мундиров смотрелось подобно монашескому облачению, комендант добродушно пожурил многоуважаемого доктора оккультных наук за то, что тот пренебрёг его гостеприимством, остановившись в офицерской гостинице Фюрстенберга. «Вы даже не представляете, от каких преимуществ отказываетесь, — дружески улыбнулся Зурен. — Впрочем, в Фюрстенберге вы найдёте немало отличных заведений, снабжаемых нашим предприятием». Штернберг холодно ответил, что приехал сюда не развлекаться, а в кратчайшие сроки выполнить поручение рейхсфюрера. Зурен и его адъютанты были Штернбергу интересны не более чем раскатанная вокруг комендатуры грязь. Славные малые, умеющие приспособить свою нехитрую сущность как под громкий общественный долг, так и под тихую благочестивую семейную жизнь, при столь универсальной душевной анатомии с одинаковым мастерством способные смастерить своему ребёнку игрушку и до смерти запороть заключённого (при последнем заодно дав выход содержимому некоторых своих тайных резервуаров — каковые в ином случае перелились бы во что-нибудь вроде воскресного лупцевания жены или манипуляций над снимками голеньких девочек). Подобные особи, в мундирах и в штатском, ежедневно встречались Штернбергу в таких количествах, что давно стали для него малозначительной частью пейзажа.

От обеда у коменданта Штернберг отвертеться не смог. Вероятно, он всё же доставил бы себе немало удовольствия, тонко издеваясь над благой тупостью местной интеллектуальной элиты, представленной в основном эсэсовскими медиками, но его неважное самочувствие не располагало к словесной эквилибристике, и потому он, против обыкновения, просидел большую часть времени молча, едва притрагиваясь к блюдам и с растущим унынием слушая разговоры о погоде, об охоте, о любимом коне коменданта и об ущербе лагерю от недавней бомбардировки. Ещё на подъезде к Равенсбрюку его начало слегка знобить, а теперь озноб усилился, кислило в висках, всякое восприятие притупилось, и даже движение чужих мыслей, всегда донимавшее своей отчётливостью, сейчас сгладилось, отдалилось и виделось словно сквозь густой туман. Штернберг заметил, что один из предоставленных ему в помощь гестаповцев, Шольц, слишком уж пристально на него посматривает, из чего легко можно было заключить, что Шольцу поручили внимательно следить за поведением молодого оккультиста на протяжении всей работы в комиссии, но вот, кто именно дал это поручение, Штернберг прочесть не сумел, у его внутреннего приёмника словно упала чувствительность, да и в теле ощущалась странная вялость — похоже, эти гнилые промозглые снегопады доконали и его, хотя он почти никогда не простужался. Он никак не мог согреться и часто зевал, словно в обширном помещении столовой не хватало кислорода. Прочие присутствующие чувствовали себя вполне комфортно.

По окончании трапезы Зурен объявил, что крайне заинтригован должностью приезжего специалиста и был бы очень признателен, если б гость либо авторитетно подтвердил, либо опроверг те невероятные слухи, которые ходят о самом таинственном отделе «Аненэрбе». Штернберг криво осклабился: «Предоставляю почтенным хозяевам самим судить о правдивости каких бы то ни было слухов» — и медиумически-неспешно протянул над столом длинные руки. На сложенных пригоршней ладонях заплясал яркий огонь, нисколько не опалявший золотисто-розоватой кожи. Зрители изумлённо охнули — а Штернберг небрежно стряхнул пламя с ладоней, словно клочки бумаги, и огненные языки на пару секунд зависли в воздухе, а затем хлынули на стол, мгновенно залив его жарким огненным полыханием, разом вспыхнула вся скатерть — и люди с воплями шарахнулись от стола, какой-то почтенный эсэсовский профессор медицины, потеряв Равновесие, повалился назад вместе со стулом — но Штернберг повелительно взмахнул рукой, и пламя исчезло, оставив стол невредимым, лишь на салфетках кое-где виднелись тёмные пятна. В воздухе чувствовался запах озона.

— Поразительно! — восхищённо воскликнул Зурен. — Да вы и вправду настоящий маг. А человека живьём вы сможете спалить? — Полюбопытствовал он.

— Смогу. — Штернберг пренеприятно улыбнулся.

— И толпу людей?

— Да, разумеется.

— Очевидно, в недалёком будущем, при массовом распространении подобных умений, нам и крематорий не понадобится, — порадовался Зурен.

— Вы правы, вполне вероятно, крематорий нам с вами не понадобится. Так что вы, штурмбанфюрер, говорили о бомбардировке лагеря?..

Штернберг поручил Францу пойти в канцелярию и заняться составлением списков тех заключённых, что прибыли в лагерь незадолго до начала серии несчастных случаев, а сам поехал обратно в Фюрстенберг. Он слишком скверно себя чувствовал. Комендант, провожая Штернберга до автомобиля, выразил надежду, что прославленный специалист быстро разберётся со всей этой чертовщиной, из-за которой лагерь уже успел заполучить дурную славу проклятого места, и пообещал назавтра устроить учёному увлекательную экскурсию по своим владениям.

Равенсбрюк

23 ноября 1943 года

Утром Штернберг счёл своё самочувствие вполне сносным для того, чтобы приступить к исполнению обязанностей. Не совсем понятно было, что комендант подразумевал под словами «увлекательная экскурсия» (хотя отчётливо проглядывалось намерение чиновника чем-то поразвлечь одного из самых знаменитых магов Гиммлера), — но пренебрегать этой затеей определённо не стоило, так как представлялась возможность хотя бы поверхностно ознакомиться с бытом лагеря и заодно посмотреть на заключённых. Франца Штернберг вновь направил в канцелярию, а гестаповцам собрался было поручить подбор свидетелей, но те вызвались сопровождать его по лагерю, напомнив заодно, что не являются его подчинёнными и уполномочены сами распоряжаться своим временем. Штернберг укрепился во мнении, что эти двое приставлены к нему скорее в качестве наблюдателей, нежели помощников. «Полагаю, Мёльдерс платит вам больше Зельмана, — как бы ненароком бросил он, покуда они в сопровождении коменданта и его свиты подходили к воротам. — Хотелось бы только знать, за что, господа?» Хармель и Шольц были хорошо выдрессированы и умели контролировать свои чувства — иных в «инквизиторском» отделе гестапо и не держали, — но при этих словах Шольц прямо-таки помертвел, Штернберг это почувствовал и злорадно улыбнулся.