С. Браун - Живые зомби

Понимающие кивки и гул голосов.

— И что вы сделали? — спрашивает Рита.

— Сперва мне просто захотелось прикрыться. Одежды на мне не было, я попыталась натянуть простыню и увидела швы на собственной грудине. Тут меня заметил один из мужчин и поднял крик.

Снова бормотание и шум.

— Ну а с Карлом вы как познакомились? — осведомляется Наоми.

— После небольшого скандала я угодила в приют для животных, откуда меня забрала дочь. А Карл сидел в соседней клетке.

В это время из туалета возвращается Карл. Пока он идет к своему месту, все молчат. Повисла такая тишина, что я слышу, как разлагается Джерри.

— Что? — спрашивает Карл и опускает взгляд — проверить, застегнута ли ширинка.

— Чувак, ты что, был в загоне? — спрашивает Джерри.

Карл обводит комнату виноватым взглядом, словно его поймали за мастурбацией.

— Я рассказала, где мы с тобой встретились, — говорит Лесли.

— А, понятно. Случилось небольшое недоразумение, — поясняет Карл и просит: — Давайте лучше продолжим.

Зак и Люк, стоя плечом к плечу, сообщают о полете вниз головой с железнодорожного моста в реку Сан-Лоренцо. Немного странно наблюдать, как они рассказывают: несколько слов говорит один, затем подхватывает второй, и так по очереди, будто у них на двоих один ум и два рта.

За близнецами выступает Джерри с занятной повестью об автокатастрофе, окончив которую, он предлагает всем и каждому потрогать торчащие наружу мозги, на что соблазняются только близнецы.

Я поднимаюсь было, чтобы нацарапать свой рассказ на доске, но Рита кладет свою руку на мою и удерживает меня на месте.

— Энди воскрес после автокатастрофы, в которой он сильно пострадал и теперь не может говорить, — объясняет она, с улыбкой глядя на меня. — Зато он прекрасно умеет слушать.

Сижу и смотрю на Риту, очарованный движением сочно-красных губ, облекающих в слова то, что должен был сказать я. Она делится со всеми моей историей, и это честь для меня.

Затем Рита приступает к повести о собственном самоубийстве. Об одиночестве и безысходности, о том, как была изгоем среди людей — ни друзей, ни компании, ни чувства духовной близости. Однажды, доедая на кухне своей крошечной квартиры остатки пиццы под музыку группы «The Smiths», она схватила столовый нож и полоснула по запястьям, а потом перерезала себе горло. Без раздумий. Без всяких записок. Просто надавила лезвием и перерезала плоть.

Раньше она не так преподносила свою историю. Ее рассказ всегда был кратким и сухим — торопливое перечисление фактов, которых она стыдилась. На этот раз никакого стыда. Никаких угрызений совести.

— До сих пор помню, как чувствовала себя, когда увидела лужу крови на полу, — говорит Рита. — Как меня покидали силы, как убывала жизнь, помню ощущение, что мне удалось покончить со своим унылым существованием — и все это лишь для того, чтобы два дня спустя очнуться в морге и обнаружить, что я не умерла.

Все понимающе кивают, а у Джерри вырывается сочувственное: «Вот облом!»

— Однако хотя среди живых я так и осталась изгоем, — продолжает Рита, обводя взглядом сидящих полукругом зомби и останавливаясь на мне, — больше я не чувствую себя одинокой.

Будь у меня возможность залиться румянцем, сидел бы сейчас как с ожогом лица третьей степени.

Рей представляется и рассказывает, как его подстрелил из ружья скорый на расправу землевладелец, как выгнала из дома жена, и как он поселился в зернохранилище. Затем встает, открывает рюкзак и вручает каждому по банке «роскошного рагу». Некоторые члены группы скептически рассматривают содержимое, но мы с Джерри и Ритой готовы поручиться за качество, и, кажется, это всех удовлетворяет.

О собственной смерти от рук мужа Наоми отчитывается зло и кратко. Вслед за этим она закуривает одну из своих напичканных формальдегидом сигарет, затем, подчинившись требованию Хелен, тушит сигарету. Как всегда, о пустую глазницу.

Ох, и любит же она выставить напоказ свои переживания.

Бет, гостью Наоми, убил пьяный водитель. Сейчас она обитает в доме своих родителей и младшей сестры. Лицо и кожа черепа у девочки исчерчены швами, правая сторона головы обрита наголо — врач пытался остановить кровоизлияние в мозг.

— Как тебе живется в семье? — спрашивает Наоми.

— Мама постоянно плачет, — рассказывает Бет, нервно теребя волосы на правой стороне головы. — Папа теперь почти все время проводит на работе. А сестра приводит друзей — на меня поглазеть.

Слушая Бет, я не могу не думать об Энни. Интересно, что хуже: иметь дочь-зомби, или самому быть зомби при живой дочери? Полагаю, хорошего мало в обоих вариантах, но если бы мне выпало быть живым, я хотя бы имел право воспитывать собственную дочь.

Я стараюсь не думать об Энни, о том, чем она занимается и как я по ней скучаю. Нет ничего естественного в том, что отец стремится забыть дочь. Однако если вам запрещают общаться, то раздумья о ней принесут лишь невыносимую боль.

Иной раз при виде других детей, играющих или возвращающихся домой из школы, мне чудится голос Энни, ее смех. Порой я будто чувствую аромат ее волос. Она обожала бальзам «Тропические фрукты».

Прослушав историю Бет, Джерри наклоняется ко мне:

— Потрясная телка, чувак!

— Джерри, ей только шестнадцать лет! — возмущается Рита.

К тому же у нее обрито полголовы. И лицо как поле для крестиков-ноликов.

— И что с того? — говорит Джерри. — Потрясная шестнадцатилетняя телка.

Он отхлебывает виноградную газировку, достает из кармана «Алтоидс» и засовывает в рот две освежающие таблетки.

— Удивительно крепкая мята, — ухмыляется Джерри.

Чтобы освежить его дыхание, таблеткам мало иметь вкус удивительно крепкой мяты.

Затем Хелен рассказывает о том, как ее застрелили из дробовика, когда она пыталась уладить семейную ссору одного из пациентов. Закончив, она поворачивается к своему гостю. Его шикарный костюм и дорогой галстук здесь не совсем к месту. Благодаря недавнему ускоренному курсу по применению тональных кремов, маскирующих карандашей и пудр, могу точно сказать, что он в гриме.

— Я познакомилась с Йеном год назад, когда еще была жива, — докладывает Хелен, — а узнала, что он один из нас, только на прошлой неделе. Думаю, его история всем вам покажется в какой-то степени исключительной. И, быть может, воодушевляющей.

Как-то раз субботним вечером Йен, тридцатидвухлетний юрист, напился допьяна, упал в переулке, шваркнулся головой об асфальт, вырубился и во сне захлебнулся рвотой.

Ага. Воодушевляет. Ничего не скажешь.

— Шесть часов спустя я очнулся, — говорит Йен. — Заметил, что со мной происходит неладное, только когда залез в душ. Мне было нехорошо. Нельзя сказать, что тошнило, просто внутри что-то работало не так. Да, и еще я чувствовал запах, который никак не исчезал. Я истратил целый кусок мыла и полбутылки шампуня, но от меня все равно разило.