С. Браун - Живые зомби

Мама обходит стол, останавливается фута за два позади меня и, наклонившись, заглядывает через плечо.

— По-моему, отлично. — Она улыбается мне в зеркало. — А ты как думаешь?

Наверное, не помешало бы узнать еще чье-нибудь мнение.

Входит отец. На мне халат, волосы забраны шпильками на затылке, физиономия наштукатурена.

— Святые парикмахеры! — Он резко разворачивается и бросается прочь из кухни.

Глава 23

Просыпаюсь посреди ночи и никак не могу заснуть снова.

Я взбудоражен. Возбужден. Мозг не желает отключаться.

Да еще маска из грима стянула кожу так, словно лицо накачали формальдегидом.

Действительно, бальзамирование помогает избавиться от морщин вокруг глаз, и от возраста, указанного в некрологе, можно легко вычесть лет пятнадцать. Однако лицо после него деревенеет и выглядит таким же бутафорским, как грудь у порнозвезды. К тому же и сам процесс довольно жестокий.

Если вам не доводилось проснуться в морге с катетером в сонной артерии, со вздувшейся как воздушный шар от гелия физиономией, то, наверное, вы не поймете.

Убрав грим полотенцем и осушив бутылку «Напа Вэлли Палмейер Шардоне» 2005 года, я стряхнул с себя остатки сна. Чем бы заняться? Выбор у меня невелик: телевизор или вино, и я тянусь за пультом, переключаю с канала на канал и стараюсь повторить реплики из разных программ — работаю над произношением. Но через пятнадцать минут я сыт по горло «Крутым Уокером» и «Принцем из Беверли-Хиллз».

Переключаться с канала на канал скучно. В теннис бы поиграть, покататься на велосипеде или побродить по городу. Мысль об орущих, рассыпающихся во все стороны людях вызывает у меня смех, и, не теряя времени, я выхожу на променад.

Хотя прогулка в третьем часу ночи — превосходный способ добиться, чтобы тебе оторвали руки, ноги, а заодно и голову, винный погреб все больше напоминает тюремные застенки. А вылазка в «Сигма Хи» за конечностью Тома придала мне храбрости.

Впрочем, из ума я пока не выжил: под фонари стараюсь не выходить, а когда мимо проезжают машины, изображаю пьянчужку-бездомного. Да, чтобы появиться на публике, приходится выдавать себя за живого. Тем не менее чувство свободы, черное, усеянное звездами небо и холодный ноябрьский ветер поднимают дух. Если б я не был уверен в обратном, я мог бы поклясться, что почти вижу пар от моего дыхания.

Сперва я иду куда глаза глядят. Этакий среднестатистический зомби на прогулке в глухой ночи. Однако спустя некоторое время я оказываюсь на Олд-Сан-Хосе-роуд — после аварии я ходил этой дорогой уже бессчетное количество раз. Только сейчас я бреду не к жене на кладбище. Цель моего пути — старое зернохранилище.

Рей сидит у костра, поддерживает слабый огонь. Близнецы расположились слева от него, прислонившись друг к другу, глаза полуприкрыты, рядом валяется пустая банка. Хоть я и был уверен, что им удастся убежать от братства невредимыми, все же чувствую облегчение.

Рей поднимает правую руку для дружеского приветствия. Этот жест почти вводит меня в ступор: в последнее время в любой поднятой руке зажат либо метательный снаряд из просроченной еды, либо распятие, а то и электрошокер.

С улыбкой сажусь напротив близнецов; какое счастье выбраться из погреба и попасть в компанию тех, кто понимает и принимает меня! Здесь и без огня тепло. И спокойно. Островок безопасности, где не действуют порядки и правила живых. Даже на собраниях в местном культурном центре такого нет. Ведь мы вовсе не часть местной культуры, наши встречи регламентируются живыми, и приглашать нас на ежемесячные заседания клуба «Ротари» никто не собирается.

Меня вдруг начинает одолевать голод. Не успеваю я и рта раскрыть, как Рей приносит банку с «роскошным рагу» и бутылку «Будвайзера», открывает и ставит на землю рядом со мной. Тянусь за ручкой, чтобы поблагодарить, но доска-то осталась дома.

— Асибо, — сиплю я. Больше похоже на слабый предсмертный хрип, чем на благодарность. Однако смысл все-таки понятен.

Слабая улыбка трогает губы Рея.

— Не за что.

Запускаю пальцы в банку, жую, наслаждаюсь нежным мясом и понимаю, что в последние месяцы я не ел ничего настолько вкусного и ароматного. Возможно, на меня действует пламя костра. Или тишина. Или то, что я достаю дичь рукой прямо из банки. Но чувство первобытного голода, которое я ощутил в прошлый раз, только усиливается.

Несколько минут мы сидим в тишине, слышно лишь, как потрескивает костер, да как я урчу от удовольствия.

Слева от меня один из близнецов рыгает, а второй давится смехом.

Покончив с мясом и вытерев пальцы о штаны, я глубоко, с удовлетворением, вздыхаю.

— Приятный вздох, — говорит Рей, отхлебывая пиво. — Вздох удовольствия…

В ответ я поднимаю вверх бутылку.

— Для мужчины главное удовольствие — хорошая еда и пиво. Не так ли, парни?

Зак и Люк дружно кивают.

— Само собой, в удовольствии тоже есть свои недостатки, — продолжает Рей. — Если ты сыт и доволен, то начинаешь забывать, чего тебе не хватает в первую очередь.

Клевавшие носом во время моего прихода близнецы выпрямили спины и сосредоточенно слушали Рея, покачивая головами в такт его словам.

— Удовлетворенность порождает лень. А тот, кто склонен к лени, скорее всего позволит другим указывать, что ему делать.

Слова Рея звучат вкрадчиво и убедительно, как наставление. Говорит он размеренно — ни дать ни взять проповедник. Зомби-мессия. А Люк и Зак, согласно кивающие головами, — его ученики.

Через некоторое время я тоже начинаю качать головой, внимая речам Рея.

— Ты, Энди, не ленивый.

Мотаю головой и произношу: «Э». Больше похоже на стон удовольствия, чем на отрицание собственной пассивности.

— Я так и думал, — говорит Рей, допивая остатки пива.

Не успела пустая бутылка коснуться земли, как Люк несет ему новую, вручает еще одну мне и вновь усаживается рядом с братом: чокаются и пьют, каждый из них — зеркальное отражение другого. На вид они отвратительные, но вполне дружелюбные и покладистые.

— Позволять себе лениться нельзя, — наставляет Рей. — Удовлетворенность — это роскошь, довольство — блажь. Я всегда говорю: никто не решит ваших проблем и не улучшит вашей участи. Рано или поздно вам самим придется этим заняться.

Слушая Рея, не могу не вспомнить о Хелен, о тех добрых словах и воодушевляющих фразах, что она пишет на доске:

«ВЫ НЕ ОДИНОКИ».

«Я ВЫЖИЛ!»

«НАДЕЖДА — НЕ БРАННОЕ СЛОВО».

Разумеется, попытки Хелен поднять нам дух достойны уважения. Но думаю, я понимаю, что пытается втолковать Рей. Мы одиночки, поэтому надеяться нужно только на себя. Нельзя удовлетвориться лишь тем, что ты выжил.