Масако Бандо - Остров мертвых

Сигэ зажмурилась и снова вгляделась в крышу. Никого. Лишь насаженный на конек деревянный чертик таращится на Сигэ пустыми черными глазницами. Чудеса…

Старуха вновь принялась перебирать сухие стебельки и соцветия. Странное видение никак не шло у нее из головы. Казалось, кто-то незримо таится рядом, проникая в самые сокровенные мысли.

Новый порыв ветра закружил разложенные на циновке травы.

Вернувшись с работы, Фумия увидел, что дверь незаперта. Похоже, кто-то из домашних уже вернулся. Гараж пуст, значит, мать еще в Китано. Мотоцикла сестры тоже не видно. Отец? Только он ездит на работу на велосипеде.

Фумия заглянул в гостиную. И точно — отец, нацепив на нос очки, сосредоточенно читал газету, потягивая ячменный чай и закусывая рисовыми крекерами. Увидев Фумия, он удивленно протянул:

— Ты сегодня рано, сынок.

— Сегодня суббота, отец. Укороченный день.

Отец смущенно рассмеялся:

— С этим Боном я совсем счет дням потерял.

Отец работал в сельхозкооперативе и был конторским служащим до мозга костей. Газету он читал так, будто листал бухгалтерскую книгу. Беседу вел украдкой, словно боялся, что его застанут за неуместными разговорами в рабочее время. Эмоции выражал крайне редко и скупо. И все же за этим удивительным занудством и желанием разложить все по полочкам просматривалась основательная и спокойная натура. Фумия никогда не говорил об этом отцу, но он любил его невозмутимый, сдержанный нрав. Характер обывателя, покорно сносящего обыденность бытия. Сам того не замечая, сын тоже шагал вслед за отцом по этому проторенному пути.

Фумия налил себе чаю:

— В управе сейчас что будний день, что выходной… Нынче вышло всего семь человек, да и те уткнулись в телевизор и полдня смотрели бейсбол. Сегодня матч среди старшеклассников.

— Какой смысл? Все равно команда Коти не играет в этом сезоне, — не отрываясь от газеты, пробормотал отец.

От нечего делать Фумия включил телевизор. В эфире шли местные дневные новости. Посреди поля, на фоне величественной горы, вещала молодая журналистка с микрофоном в руке:

«Сегодня на горе Исидзути, самой высокой точке Сикоку, необычайно людно. Я веду свой репортаж из Камэга-мори, откуда открывается самый удачный вид на Исидзути. К сожалению, из-за облачности сейчас видна лишь вершина горы. Напомню, что высота Исидзути составляет тысяча девятьсот восемьдесят два метра».

Отец поднял глаза от газеты:

— Надо же, Исидзути…

— Да… Помнишь, как мы с тобой однажды забрались на самую вершину?

— Кажется, это был праздник открытия горы.

Каждую осень гору закрывали на зиму, а в июле проводили церемонию открытия. Это было целое событие. Со всей страны съезжались буддисты-аскеты и дружно трубили в горны из раковин трубача.[17] Главным событием праздника открытия было вознесение святых цепей из храма Исидзути, что лежал у подножия горы, в раскинувшийся на ее вершине дворец. Большинство участников вели вполне светский образ жизни и превращались в аскетов лишь раз в год, на время церемонии. Отец Фумия также ежегодно облачался в белый наряд и в образе аскета принимал участие в празднике.

Фумия был старшеклассником, когда отец, руководствуясь лишь ему одному известной логикой, взял сына на очередной праздник. Фумия отнесся к идее с интересом, предвкушая необычное действо. И лишь оказавшись на месте, он понял, насколько наивными были его мечты. Чего стоила одна только процедура очищения перед восхождением, когда они с отцом облились ледяной — и это в начале лета! — водой из горной реки. Для Фумия так и осталось загадкой, ради чего человек может добровольно принимать такие муки, и все же, облачаясь после омовения в белоснежные одежды, он почувствовал, как подтянулась и налилась силой каждая мышца.

Они с отцом добрались до подножия Исидзути и вместе с другими верующими начали восхождение, волоча за собой тяжеленную железную цепь. Всего цепей было три, и одетые в белое аскеты, выстроившись в колонны, с трех сторон тянули их к вершине горы.

Отец шел следом за Фумия и, как только тот начинал скользить, головой поддерживал его сзади. Именно в ту минуту Фумия впервые по-настоящему ощутил присутствие отца в своей жизни. «Не бойся, сынок. Если начнешь падать, я поддержу тебя. В любое мгновение подставлю собственную голову». Ему казалось, что именно это хотел сказать отец. Такого он еще не испытывал: поддержка отца и мощь стоящих за ним людей неуклонно возносили его на самую вершину. Фумия чувствовал позади великую силу полчища людей в белых одеждах, неторопливой вереницей вползающих на гору. Ему вспомнился рассказ «Паутинка», где молящие о помощи грешники выбираются из адской бездны.[18]

Аскеты с нечеловеческим напряжением тянули вверх цепи, с каждым шагом приближаясь к дворцу. Взобравшись на вершину, Фумия наконец увидел цель их нелегкого пути — крошечную молельню, никак не тянувшую на звание дворца. С его губ уже готов был сорваться возглас разочарования, когда он взглянул в небеса. Перед ним, насколько хватало глаз, ласково обнимала горы глубокая синева. В эту минуту его пронзила неожиданная мысль: быть может, «дворец», к которому все они так стремились, и есть это небо? А они — просто души, которые упорно карабкаются вверх, к облакам, таща за собой неподъемные цепи?

Фумия долго находился под впечатлением того восхождения на Исидзути. С тех пор он ни разу не был там с отцом. Казалось, стоит повторить это, и он непременно растает в небе. Понимая всю нелепость своих опасений, Фумия тем не менее ничего не мог с собой поделать. А отец по-прежнему не пропускал ни одного восхождения.

На экране крупным планом показывали вершину Исидзути. Только сейчас Фумия заметил, что ее поверхность необычного зеленоватого цвета. Он даже привстал, пронзенный неожиданной догадкой. Цвет каменистой вершины напоминал загадочный камень, найденный в Ущелье Богов!

Изображение вершины на экране сменилось видом долины Омого у подножия Исидзути. И снова Фумия заметил зеленоватые каменные глыбы, по которым струился прозрачный горный поток. Голос журналистки за кадром рассказывал, что стекающий с Исидзути ручей дает начало реке Ниёдо и затем впадает в море.

У Фумия почти не осталось сомнений в том, что странный камень явился именно с Исидзути.

— Ясутака тоже однажды решил взобраться на Исидзути, но увы… — проронил отец и добавил в ответ на недоуменный взгляд Фумия: — Именно по дороге туда он попал в ту жуткую аварию и оказался в коме.

Фумия впервые слышал эту историю, и отец продолжал: