Артем Тихомиров - Приход ночи

У меня не было воспоминаний о том, что произошло после того, как я лишилась глаз. Либо память выбросила наиболее травмирующие эпизоды, либо просто ничего не сохранилось. Я ведь была под наркозом, а еще через какое-то время мне вообще пришлось забыть обо всем. По мере того, как сходило на нет действие препарата, боль усиливалась. Там, где были глаза, вращались два раскаленных сверла, ввинчивающихся в мозг. Я состояла из одной боли. Не было ни мускулов, ни костей, ничего, только боль. Я кричала, это помню, но губы склеивал скотч, поэтому издавать я могла лишь мычание. Невидимка на какое-то время исчез, оставив меня одну.

Извиваясь на полу, я ходила под себя, билась головой об бетон в надежде проломить череп и умереть. Ничего не получилось. Это смутными, размытыми галлюцинациями проходило у меня в памяти. Провал следовал за провалом.

Однажды похититель склонился надо мной и что-то говорил, но я ничего не понимала. Он говорил впервые с момента похищения, и было обидно, что его усилия пропали даром.

Я часто теряла сознание — по-другому и быть не могло. Нос мой улавливал запах уличной грязи, пыли, какой-то еды. Меня рвало — чудом блевотина не попала в дыхательное горло. В темноте меня поднимали, перекладывая с места на место. Били. Потом выяснилось, что лодыжки и кисти были стянуты проволокой, на них остались черно-синие отметины.

Неизвестно, сколько именно времени я провела на полу, голая, с повязкой на глазах, грязная, в поту и ссадинах, однако хирург, обследовавший меня, сказал, что с момента «извлечения» и до того, как я оказалась в больнице, прошло четыре-пять дней. Рана под хорошо наложенной повязкой была отечной, но чистой и стала подживать.

Хирург говорил об этом с удовлетворением, будто я могла успокоиться от известия, что тот психопат мастер своего дела. Будто это само по себе могло вернуть мне глаза. Мою жизнь.

Больше ничего не было известно по существу — одни догадки. Прошел год, а следствие так ни к чему путному и не пришло. Я почему-то нисколько не удивилась. По-моему, это даже глупо, ждать от милиции каких-либо результатов. Смысл существования правоохранительных органов, кажется, давно потерян, они живут сами для себя, зарабатывают деньги за счет тех, кого должны охранять, и раздают друг другу звания. Пусть все это останется на их совести, меня интересовало всегда только одно: когда они поймают моего психопата.

Прошел год. Ничего.

Я нашлась благодаря случайным людям. Похититель привез меня в пустынное место на окраине Екатеринбурга и выбросил прямо в стылую грязь, без одежды.

Я спала, вновь нанюхавшись хлороформа, и ничего этого не помню. Случайная машина притормозила, и из нее вышел мужчина. Его женщина осталась в салоне.

Наверное, она курила, пока ее спутник возился под капотом. Кто-то из них заметил серый предмет, лежащий рядом с обочиной: голое тело, покрытое грязью и запекшейся кровью.

Через сорок минут меня уже привезли в реанимацию. Что было там, я не знаю. До самого момента пробуждения я спала. Потом медсестра сказала, что для всех было шоком увидеть такое. Мало того, что я походила на жертву автокатастрофы, вся в ссадинах, синяках, в крови, — у меня еще не было глаз.

Повязку наложил если не профессионал, то человек, знакомый с медициной. Этот факт давал следствию кое-какие ниточки, но очень быстро эти ниточки порвались, оставив милицию с носом. Маньяк был крепким орешком. Ни по каким

«горячим следам» его найти не удалось. Реальная жизнь не походит на криминальные хроники с их победными реляциями по поводу «усиления борьбы с преступностью».

Я пришла в себя в палате — самой маленькой, как мне объяснили. Я лежала тут одна, хотя комнатка была рассчитана на два места. Перед самым пробуждением мне снились жуткие сны. В них я снова находилась один на один с похитителем. Он что-то говорил и смеялся в лицо, ощупывая мое тело руками в хирургических перчатках. Просыпаясь, я не знала, что плен позади.

Я забилась на кровати и закричала, переполошив дежурную медсестру. Она прибежала ко мне и попыталась прижать к кровати, уговаривая успокоиться. Ей на помощь ринулся дежурный хирург отделения. Я вопила, размахивая руками.

Пришлось поставить мне укол успокоительного.

Погрузившись в полусонное состояние, я все-таки догадалась, что нахожусь не в той комнате, где провела последние дни. Странное было чувство.

То ли облегчение, то ли отчаяние, то ли радость. Мне казалось, что я воздушный шарик, привязанный к кровати, и могу улететь с первым же сквозняком. От препаратов я ничего не чувствовала, тело мне словно не принадлежало. Я стала смеяться и смеялась долго, а сестра стояла рядом, не зная, что делать. Врач сказал ей наблюдать и звать его в случае обострения.

Я все слышала. Теперь слух стал моим главным средством общения с миром.

Казалось, он совершенствовался с каждой минутой. Обоняние не отставало, и скоро я могла с точностью определить, сколько дней назад принимал ванну тот или иной человек, входящий в мою палату.

За все время ко мне так никого и не подселили. Мой врач пошутил, что я важная персона. Я спросила почему.

— Сюда наведывается милиция. Они следят за тем, в безопасности вы или нет. Тот маньяк будет вас искать…

— Зачем?

— Так они считают.

— Он бы меня сразу убил. Я его не видела.

— Не знаю, — сказал врач. Он сидел на стуле ближе к изножью кровати, но я все равно хорошо слышала запах колбасы, которую он ел полчаса назад. — С моей стороны, я скажу, что вам лучше быть тут в одиночестве. Нервы у вас не в порядке.

Я улыбнулась, еле удержавшись, чтобы не послать его подальше. Этот разговор состоялся через три дня после моего пробуждения.

— И что же?

— Тот человек… Я могу говорить об этом?

— Пожалуйста…

— Он сделал все правильно… с хирургической точки зрения. Провел операцию. — Врач кашлянул. — Он изучал этот вопрос и имеет некую практику — вероятно… Либо это везение. Плюс антибиотики и витамины, как вы сказали…

Милиция, надеюсь, с этим разберется.

Хотя тогда ко мне еще не допускали следователей, я усомнилась в их умении разбираться.

— Он остановил кровь, сшил края ран… Да и сами глаза он отделял правильно…

Хирург замолчал, я представила, что он покраснел.

— Да, а сначала просто разрезал. Как персики или сливы.

— Извините. Да… получается так. Это зверство. Изощренное. Понимаете, мы тут все до сих пор в шоке. По больнице ползут слухи. Сестры разносят. Все уже говорят о маньяке, который похищает женщин и вырезает им глаза. Плохо, если это попадет в газеты. Раздуют до небес.