Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

Девушка мягко взяла его за руку. Она была холодной и легкой, словно у старика отсутствовали кости.

– Вам нельзя много разговаривать, слышите? Набирайтесь сил…

– Не… когда наби… раться… – Битюцкий вновь открыл глаза. Теперь в них плескалось страдание. – М… ня… ххтят убить.

– Убить? – Маргарита ощутила неприятный холодок между лопатками.

Старику было трудно говорить. Он хрипел, выдавливая из себя и выплевывая слова. На лбу в свете холодных ламп блеснула крупная россыпь пота.

– Да… Какх… Струковского…

– Поверьте, – пролепетала девушка, чувствуя, что пол под ногами начинает раскачиваться. – Вам ничего не угрожает! Я не покину пост и не захлопнусь в процедурной! Я не позволю, чтобы из-за моей рассеянности или беспечности опять случилось несчастье!

– Нету в том… твоей вины, барршня… – Старик перешел на шепот и покосился на металлический зажим, в котором тонкие провода сплетались в один толстый черный шнур, уходящий куда-то поверх его головы за кровать. – Тебе корить… себя не в чем. Дверные замки… жжлезяки бездушшные… Но и люди бывают не лучшше.

– Что вы хотите сказать? – пролепетала Маргарита.

Прежде чем ответить, Битюцкий опять закрыл глаза и судорожно сглотнул, будто в горле что-то мешало.

– Вччрра… я видел того, кхто выкходил… отсюда, – прошептал он, задыхаясь и не размыкая век. – И кхто заперр ттебя…

«Может, он бредит? – мелькнуло у девушки в голове. – Он явно в полуобморочном состоянии!»

– Не волнуйтесь так, – попросила она. – Может быть, отдохнете и расскажете мне все потом?

Битюцкий приоткрыл глаза. Было видно, как огромные зрачки, почти слившиеся с радужной оболочкой, закатываются за веки.

– Пптом… не… плучитсся… Этт человек видел ммня… И не даст мне жжить… Утррм мне ужже дали лекррство…

Маргарита не верила ушам.

– Этот человек уже попытался убить вас, дав утром лекарство? – Она заморгала и машинально оглянулась, не подслушивает ли кто этот жуткий разговор. – Тот самый человек, который, как вы говорите, выходил вчера вечером из ПИТа, а перед этим запер меня в процедурной? Правильно?

Старик нетерпеливо кивнул, и провода над его головой дрогнули.

– Ты длжна… знать. Это…

В комнате на секунду воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как что-то пощелкивает в разводной коробке, привинченной к стене у изголовья кровати. Хрюкнул кран над умывальником в самом углу палаты, и в стальную раковину гулко стукнула капля.

– Это… – старик захрипел сильнее, он старался вдохнуть в легкие побольше воздуха, чтобы разом произнести имя. – Это… журна… евге…

Глаза закатились так, что остались видны лишь желтоватые белки, и Битюцкий замолчал.

6

Длинный и угловатый, как складной метр, молодой человек вежливо потеснил медсестру и решительно шагнул к постели Максима. На нем был узкий твидовый пиджак, голубая, расстегнутая на три пуговицы сорочка с модным двойным воротничком и грязно-синие джинсы.

– Я – дознаватель, – мрачно представился он. – Моя фамилия Грач.

Танкован приподнялся на подушке и вяло кивнул.

В лице дознавателя было что-то от его фамилии. Черные, гладко зачесанные волосы, беспокойные глазки, ощупывающие пространство на 180 градусов, длинный нос с узкими ноздрями и острый, как кочерыжка, подбородок с клоком вьющихся волос. Он по-хозяйски освободил стул от чьих-то вещей (вероятно, старичка с профессорской бородкой), придвинул его к кровати Максима и уселся, разложив на коленях большую коричневую папку из кожзаменителя.

– Сейчас вы подробненько расскажете мне, как совершили наезд на человека. Я это запротоколирую. Потом мы быстренько нарисуем схемку места происшествия, вы ее подпишите, и я уйду. – Грач клюнул носом воздух и засопел.

Максим, который был уверен, что за ним пришли по делу об убийстве Свирского, растерянно заморгал и переспросил:

– Наезд на человека?

Грач уставился куда-то поверх Максимовой переносицы и быстро ответил вопросом на вопрос:

– А вы еще что-то совершили?

Танкован откинулся на подушке.

– Пишите, – мрачно скомандовал он. – Я двигался по двусторонней улице в направлении проспекта Андропова. Начал движение на разрешающий сигнал светофора. Девушка шагнула мне прямо под колеса метрах в десяти от «зебры» перехода. То есть она переходила улицу в неположенном месте и на красный свет. Как она сама объяснила, все произошло по причине ее близорукости…

Дознаватель даже не шелохнулся.

– Что же вы не записываете? – раздраженно поинтересовался Максим.

– Я, конечно, запротоколирую всю эту чушь, – отозвался тот. – Но будет лучше и проще нам всем, если вы расскажете правду.

– Как вы со мной разговариваете? – вспылил Танкован. – Я рассказываю, как было!

Грач невозмутимо извлек из папки стопку исписанных листов.

– У потерпевшей – куча адвокатов, – то ли насмешливо, то ли сочувственно сообщил он. – У меня уже имеются показания свидетелей и заявление пострадавшей стороны. Все в один голос уверяют, что вы летели под «красный» и совершили наезд на пешеходном переходе. – Он цокнул языком, как врач, который вынужден удалить больному здоровый зуб. – Боюсь, это уголовное дело, уважаемый.

Максим остолбенело уставился на внушительную стопку листов, потом, словно очнувшись, закричал:

– Заявление потерпевшей стороны? Что за чушь! Эта барышня… как ее?.. Татьяна Михеева здесь была и извинялась за свою легкомысленность на дороге! Вот ее визитка! – Он пошарил рукой на тумбочке и всучил дознавателю картонный прямоугольник. – Свяжитесь с ней немедленно! Она все расскажет! Позвоните, слышите?

– Зачем? – пожал плечами тот, возвращая карточку на прежнее место. – У меня есть заявление.

– Тогда я сам позвоню! – Максим схватил трубку и срывающимися пальцами набрал номер, указанный на визитке. Пару секунд он вслушивался в шуршащую утробу телефона, потом снова набрал номер и снова вслушался и наконец раздраженно бросил мобильник на одеяло: – Абонент не отвечает…

– Вот видите… – Грач сочувственно развел руками, всем своим видом показывая, что недоступность абонента окончательно изобличает его собеседника. – Придется смириться и рассказать все как есть.

– Покайся, парень, – не выдержал сосед в тренировочных брюках, который все это время беззастенчиво подслушивал разговор. – Тебя приперли. Несознанка бессмысленна.

Максим бросил в его сторону взгляд, в котором одновременно читались ярость и презрение, и снова повернулся к дознавателю:

– Ничего другого я вам рассказать не могу. Не нарушал, не превышал, не выпивал…

– Ну что же, – смиренно развел руками тот. – Значицца, так и запишем, – он словно цитировал капитана Жеглова из популярного фильма, – что правды мы говорить не захотели.