Стивен Кинг - Страна радости

– Девушка, которую убили. Лори Грей.

– Линда Грей.

– Лори, Ларкин, Линда, без разницы. Какая на ней была одежда? Пышная юбка… длинная, до щиколоток… и блузка без рукавов?

Я пристально посмотрел на него. Мы с Эрин оба посмотрели, поначалу подумав, что это очередная шутка Тома Кеннеди. Но в тот момент он вовсе не напоминал шутника. Более того, теперь, приглядевшись к нему, я понял, что он напуган до полусмерти.

– Том? – Эрин коснулась его плеча. – Ты ее видел? Только давай без шуток.

Он накрыл ее руку своей, но голову не повернул. Продолжал смотреть на меня.

– Да, длинная юбка и блузка без рукавов. Ты знаешь, ведь Ла Шоплоу говорила тебе.

– Какого цвета? – спросил я.

– Трудно сказать, потому что огни постоянно мигали и менялись, но я думаю, синего. И блузка, и юбка.

Тут до Эрин дошло.

– Вот дерьмо, – выдохнула она. Румянец торопливо сходил с ее щек.

Был еще один штрих, который полиция долго держала в секрете, согласно миссис Шоплоу.

– А прическа, Том? Конский хвост, да?

Он покачал головой. Отпил лимонада. Вытер губы тыльной стороной ладони. Его волосы не поседели, глаза не вылезали из орбит, руки не дрожали, но выглядел он совсем не тем парнем-шутником, который сопровождал нас в «Особняке кривых зеркал» и в зале Моста и Бочки. Он выглядел человеком, которому жизнь поставила клизму, выбившую из него все студенческое летнее дерьмо.

– Нет. Длинные волосы и какая-то штуковина, которая не давала им падать на лицо. Я все время такие вижу, но не могу вспомнить, как девчонки ее называют.

– Лента Алисы, – подсказала Эрин.

– Да. Думаю, тоже синяя. Она протягивала руки. – И он протянул руки, точно так же, как протягивала их Эммелина Шоплоу, когда рассказывала ту историю. – Словно просила помощи.

– Ты узнал все это от миссис Шоплоу, – предположил я. – Так ведь? Скажи, мы не разозлимся. Правда, Эрин?

– Нет, естественно.

Но Том покачал головой.

– Я говорю вам то, что видел. Ни один из вас ее не видел?

Мы не видели, о чем ему и сказали.

– Почему я? – изумленно спросил Том. – Как только мы вошли туда, я о ней и думать забыл. Просто развлекался. Так почему я?

Пока мы возвращались в Хэвенс-Бэй на моей колымаге, Эрин пыталась выудить у него подробности. Том ответил на первые два или три вопроса, а потом сказал, что больше не хочет об этом говорить, причем весьма резко, я никогда не слышал, чтобы он так обращался к ней. Она, похоже, тоже, потому что до конца поездки сидела как мышка. Возможно, они обсуждали это между собой, но со мной он коснулся этого только раз, за месяц до смерти, да и то мимоходом. Произошло это в конце нашего телефонного разговора, который отзывался у меня болью в сердце из-за отрывистого, гнусавого голоса Тома, а еще потому, что он то и дело терял нить разговора.

– По крайней мере… я знаю… там что-то есть, – сказал он. – Я видел… сам… тем летом. В «Атасной хижине». – Я не стал его поправлять. Понял, о чем он. – Ты… помнишь?

– Помню, – ответил я.

– Но я не знаю… это что-то… оно хорошее… или плохое. – Его умирающий голос переполнял ужас. – Как она… Дев, то, как она протягивала руки…

Да.

То, как она протягивала руки.

Когда я получил полный выходной в следующий раз, уже практически в середине августа, количество кроликов заметно поубавилось. Мне больше не приходилось лавировать между ними на авеню Радости по пути к «Каролинскому колесу»… и к павильону Мадам Фортуны, накрытому вращавшейся тенью.

Лейн и Фортуна – сегодня она была Фортуной, в полной цыганской экипировке – разговаривали у пульта управления «Колесом». Лейн заметил меня и приподнял скособоченный котелок, как и всегда при встрече со мной.

– Гляньте-ка, кого кошка притащила. – Он улыбнулся. – Как сам, Джонси?

– Отлично, – ответил я, покривив душой. Теперь, когда я влезал в шкуру не чаще четырех-пяти раз за день, вернулись бессонные ночи. Я лежал в кровати, дожидаясь, когда предрассветные часы сменятся зарей, не закрывал окно, чтобы слышать шум прибоя, и думал об Уэнди и ее новом бойфренде. А также думал о девушке, которую Том видел стоящей у монорельса в «Доме ужасов», в псевдокирпичном тоннеле между Подземной темницей и Камерой пыток.

Я повернулся к Фортуне.

– Мы можем поговорить?

Она не спросила, о чем, просто повела меня в свой павильон, отдернула закрывавшую вход пурпурную занавеску и пригласила войти. В комнате стоял круглый стол, накрытый ярко-розовой тканью. На нем, под покрывалом, красовался хрустальный шар Фортуны. Два простеньких складных стула располагались друг против друга, чтобы прорицательницу и желавшего узнать свою судьбу разделял хрустальный шар. Я знал, что он подсвечивается маленькой лампочкой, которую Мадам Фортуна включала ножной педалью. Дальнюю стену украшала занавешенная шелком огромная человеческая кисть с растопыренными пальцами, обращенная к комнате ладонью. На ней аккуратные надписи обозначали семь главных элементов гадания: линии жизни, сердца, разума, любви (она же Пояс Венеры), солнца, судьбы и здоровья.

Мадам Фортуна подобрала юбки и села. Знаком предложила мне занять стул напротив. Не сняла чехол с хрустального шара, не попросила позолотить ей ручку, чтобы узнать свое будущее.

– Спрашивай, что хотел.

– Я хотел знать, была ли та девочка просто догадкой – или вы действительно что-то знали? Что-то видели?

Она долго и пристально смотрела на меня. В павильоне Мадам Фортуны стоял легкий аромат благовоний, а не запах поп-корна и жареных пончиков. И, несмотря на тонкие стены, музыка, болтовня кроликов и грохот аттракционов доносились сюда словно издалека. Мне хотелось опустить глаза, но я совладал с собой.

– То есть ты хочешь знать, шарлатанка ли я. Правильно?

– Я… мэм, если честно, я не знаю, чего хочу.

Она улыбнулась. По-доброму… словно я прошел какую-то проверку.

– Ты милый мальчик, Джонси, но, как и очень многие милые мальчики, никудышный лжец.

Я уже собрался ответить, но она остановила меня взмахом украшенной крупными кольцами правой руки. Достала из-под стола денежный ящик. Предсказания Мадам Фортуна делала бесплатно – стоимость входит в цену входного билета, дамы и господа, мальчики и девочки, – но чаевые приветствовались, что полностью соответствовало закону Северной Каролины. Когда она открыла ящик, я увидел стопку мятых купюр, главным образом по одному доллару, что-то подозрительно напоминавшее лотерейную доску с отверстиями (запрещенную по закону Северной Каролины) и маленький конверт. С моим именем, написанным на лицевой стороне. Мадам Фортуна протянула его мне. Я помялся, потом взял.