Ричард Матесон - Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории

— Я уложил вон того! Ухлопал! Посмотри! Я его уложил!

— Конечно. Иначе бы ты не был моим старым другом, Джо Вермилио.

— Я его пришил? Да?

— Как рука, Джо? Болит?

— Пустяки. Я его пришил? Я показа! им, чего стою. Так?

— Ты показал им, Джо. Отлично показал.

— Им ведь не добраться до меня? Правда?

— Ни в коем случае! Разве мы можем им это позволить, Джо Вермилио, старинный ты мой друг?

— Эй, а ты не Майк Туччи?

— Что ты, Джо. Майк Туччи мертв.

— Майк Туччи? Майк Туччи мертв?

— Да, Джо. Он мертв.

— Боже, а я и не знал.

— Странно, что ты не знал, Джо. Да, Джо, он мертв. Джо, хочешь, поговорим о Майке Туччи? Хочешь…

— Слушай, им ведь не сцапать меня?

— Нет, им не сцапать тебя, Джо. Ты скроешься от них. Далеко.

— Понятно. У тебя есть машина? Знаешь, каким путем можно выбраться из города?

— Машина? Нет, Джо, машины у меня нет. А вот путь, Джо… да. Я знаю миллионы путей.

— Что ты… а-а-а!

— Джо! Что с тобой, Джо? Ты меня слышишь? Что случилось?

— Я… я… не могу… дышать. Они… они применили… слезоточивый газ.

— Неужели? Боже милосердный! Джо, сделай что-нибудь с этим кашлем. Думаю, тебе больше нечего сказать, Джозеф Энтони Вермилио, вор и убийца… Джо! Джозеф! Ты слышишь меня? Джо, только не прекращай стрелять. Стреляй хотя бы потому, что ты… Ага. Придумал. Разбей окно. Впусти свежий воздух. Стреляй по ним, Джо… Нет, не суйся к окну! У копов пулеметы. Берегись!.. Боже. Ты посмотри на себя, Джо. Какова картинка! Ты весь продырявлен. Мне хочется плакать навзрыд. Джо, неужели тебе не хватило мозгов? Вот это я и называю… Не оставляй это так. Давай! Ты же мой мальчик, Джо!.. Ползи, Джо! Вот, молодец. Хватайся окровавленными руками за подоконник. Крепче, Джо. Перестреляй их всех, Джо. Вот так!.. Ох, Джо-о. Ты меня слышишь, Джо? Я слышу только шипение слезоточивого газа. А копы-то совсем перестали стрелять. Тихо стало. А, Джо? Где же твой дух, Джо Вермилио? Вперед, Джо. Ты ведь не позволишь нескольким десяткам бездельников помешать тебе. Не сдавайся, Джо. И не вешай трубку, Джо… Ты слышишь? Джо, они уже кромсают дверь. Неужели ты им позволишь? Да что с тобой творится? Не разрешай им подобных штучек, Джо… Слушай, Джо, а почему бы не перебраться ко мне? Такой потрясающий закат. Я любуюсь им с крыши. Видел бы ты эти розовые облака. Потрясающе, Джо. Просто потрясающе. Я… что?

— Кто это говорит?

— А, ты из полиции? Вы уже разделались с Джо Вермилио?

— Кто это?

— Послушай, коп, не думаю, что тебе понравится знакомство со мной. Во всяком случае, сейчас. Лучше скажи, Джо Вермилио, часом, не мертв?

— Само собой, мертв. Погоди, не вешай трубку. Мне нужно кое-что у тебя спросить. Я…

— Хочешь узнать, откуда я звоню? Думаешь, мы будем болтать, а кто-нибудь из твоих безнадежных идиотов успеет определить номер? Хочешь докопаться, кто я такой? Да, смешной смазливенький коп? Большинство людей предпочли бы не иметь со мной никаких дел. Вот так-то, служитель порядка. Если я и скажу, кто я, ты все равно не поверишь. Я все-таки тебе скажу, но не сейчас. Потом. Ну а если тебе так приспичило узнать, спроси у Джо Вермилио. Он знает, кто я. Ха-ха-ха-ха. Или ты не знаешь, Джо? Спроси у него, легавый. Давай, спрашивай… А теперь прощай.

Зеркало, зеркало…

История эта из тех, что начинаются так же, как и заканчиваются. Единственное исключение: когда меняется контекст повествования, одинаковые слова приобретают совсем иной смысл. А слова такие…

Она принадлежала к числу женщин, которые вечно сидят перед зеркалом и любуются собой. Достаточно уподобить это покрытое серебряной амальгамой стекло Нарциссову пруду[65], и вы поймете, о чем речь. По правде говоря, женщины, красующиеся перед зеркалом, не любят никого, кроме самих себя. Они не возражают против мужей, домов и кое-каких домашних обязанностей, но достаточно появиться крохотной морщинке, как все остальное тут же забывается и они погружаются в капризное, раздраженное состояние, обуреваемые пустыми страхами. Одарите их щедро вниманием, добротой и любовью, а затем восхититесь тем, как они сегодня выглядят, и все ваши душевные дары будут проигнорированы.

Такой была и Валери Касл. Восход и заход солнца в ее персональном мире определялся состоянием ее лица. Она была замужем, но связала себя узами брака не по любви, а чтобы иметь средства к существованию. Тюбики и баночки с разнообразной косметикой она любила куда сильнее, чем своего мужа Джона — заурядного человека, медлительного, словно бык, и испытывающего неодолимое восхищение женой.

Валери была идеалом женщины, и потому Джон радостно и безропотно причислял себя к обширному легиону тех, кто служит ковровой дорожкой под ногами красавицы. Может показаться, что Джон Касл не отличался умом. Однако его успехи в финансовых делах опровергали это поверхностное суждение. Просто его потакание жене достигло уровня, понизить который никто из женщин никому из мужчин не позволит.

Суть этой истории: муж, усердно раздувающий пламя тщеславия своей жены.

А вот и сама история.

Однажды утром Валери Касл, вся дрожа, очнулась от тревожного сна. Картина эта буквально впечаталась в разум: ее, безобразную настолько, насколько позволяет воображение женщины, трясущейся над своей красотой… выставили на всеобщее обозрение. По обеим сторонам от нее стояли женщины и молча смотрели, а она должна была медленно идти мимо них.

Красавица Валери лежала на спине, охваченная смятением. Этот сон снился ей не впервые, и эти повторения раздражали до глубины души. Она не заслужила такой чудовищной пытки, такого жуткого высвобождения страхов, копившихся в потаенных уголках ума. Подсознательный разум, этот необузданный зверь, — вот кто развлекал себя мрачными предчувствиями.

Валери Касл стиснула свои хорошенькие пальчики в хорошенькие кулачки и надулась на негуманное отношение одной части ее разума к другой. Затем голубые глаза наполнились страхом. А вдруг в этих назойливых снах скрыт какой-то смысл? Что, если она, сама не того не зная, видит грядущие события?

Ее молочно-белое тело вздрогнуло. Чепуха! Валери поспешно открестилась от подобных мыслей. Просто нервы. Трон красоты всегда находится в осаде, вот они и не выдерживают. Разве пианист, выступающий с концертами, не опасается за свои руки, а художник — за глаза? Естественный страх, и не более того. Так почему бы красоте не опасаться, что в результате какого-нибудь жуткого несчастного случая она вдруг превратится в неописуемое уродство?

Так оно и есть. Валери сочла вопрос решенным. Возможно, ей придется несколько раз побывать у психоаналитика. Он снимет напряжение и вернет ей нормальный сон. Нужно что-то предпринять. Что именно — она решит.