Сьюзан Хаббард - Исчезнувшая

— Я училась на дому, — ответила я. — Моим учителем был отец. — «Что рассказать о нем?» Я описала его биомедицинские исследования, работу по получению искусственной крови. Я говорила о наших занятиях математикой, естественными науками, философией и литературой. Я не сказала: «А еще он вампир. Он умеет читать мысли и становиться невидимым, но предпочитает не делать этого».

— Здорово, — говорила мисс Мартинес. — Стало быть, ты единственный ребенок. У тебя много друзей?

Я сказала, что у меня было несколько близких подруг, но не сказала: «Обе они исчезли».

Затем она спросила о моих хобби и увлечениях, и я рассказала ей о телескопе, верховых прогулках и каяке, о том, что учусь готовить и лазаю по Интернету.

— Потрясающе, — сказала она. — А в чем ты хотела бы специализироваться, если поступишь в Хиллхаус?

— Пока не знаю, — ответила я. — Думаю, мне бы хотелось работать в междисциплинарных проектах. Меня интересуют пути внутреннего и внешнего взаимодействия культур. Возможно, когда-нибудь я стану чем-то вроде культурного переводчика. — «Или шамана», — добавила я про себя.

Ответ ей очень понравился.

— Тебе надо поговорить с профессором Хоффманом, — сказала она. — Он у нас руководит кафедрой междисциплинарных исследований.

Когда я вышла из кабинета, мама взглянула на меня и просияла. Ее облегчение показалось мне неуместным. «Неужто она думала, что я стану рассказывать о демонах и предвестниках?»

Но еще больше мама обрадовалась при упоминании профессора Хоффмана.

— Он был одним из моих учителей, — сказала она. — Скажите, он еще играет на терменвоксе?[6]

— Играет.

Мисс Мартинес сняла телефонную трубку и позвонила профессору Хоффману.

— Что такое терменвокс?

— Электронный музыкальный инструмент. — Мае обеими руками очертила в воздухе прямоугольник. — Звучит, как музыка иных миров.

Когда мисс Мартинес повесила трубку, мае спросила:

— И он по-прежнему пишет письма редактору?

— Уверена, что пишет. — Сесилия улыбнулась. — Но местная газета перестала публиковать их некоторое время назад. Он посылал их по две-три штуки в неделю.

По пути к профессору мисс Мартинес показала нам амбар, театр, библиотеку и студенческий клуб, подвальный этаж которого, по ее словам, занимала столовая.

— Пища у нас вся натуральная, в основном выращенная здесь же.

Вокруг студенты неторопливо переходили из одной аудитории в другую, беседуя друг с другом. Я уловила обрывки разговоров: «провел лето в Коста-Рике» и «они сказали нет, они уже перестали платить за обучение». Прочие продолжали резвиться — иначе не скажешь — среди листвы. Кто-то сидел на каменной стене и играл на деревянной флейте.

Помещение кафедры междисциплинарных исследований соседствовало с факультетом химии в очередном здании из дерева и стекла. Коридор, по которому мы шли, был увешан аляповатыми любительскими портретами одного и того же темноволосого молодого человека, писанными маслом на бархатно-черном холсте.

— Химики обожают Короля, — заметила мисс Мартинес.

Я хотела спросить, кто это, но мама прислала мне торопливое предупреждение: «Не надо. Потом объясню».

Дверь в кабинет профессора Хоффмана была открыта.

— Ну здравствуй, Сара, — произнес он, подталкивая нас внутрь.

Он посмотрел на маму так, словно они виделись только позавчера: быстрый взгляд, кивок. Затем его глаза остановились на мне.

Это был худой, начинающий седеть мужчина. Очки без оправы, джинсы, ковбойские сапоги и рубашка цвета горчицы.

— Что ты об этом думаешь? — спросил он, указывая на угол своего стола.

Сесилия Мартинес, как я заметила, оставила нас. В комнате не хватило бы места еще для одного человека.

Письменный стол, как и сам кабинет, был покрыт разнообразными предметами: бумагами и книгами, разумеется, а также игрушками, сделанными из жести, камней, деревянных брусков, кусков мыла, жестянок из-под супа. Я посмотрела на угол и увидела нечто, оказавшееся дохлой змеей.

— Это коралловая змея? — Кожу ее охватывали яркие кольца красного, желтого и черного цветов.

— Ну да, она. В окрестных лесах обитает некоторое количество особей. В последнее время находят необычно много дохлых. — Он обернулся к мае. — Ты по-прежнему держишь пчел?

Я удивилась, откуда он знает.

— Я писала работу по пчелам, будучи студенткой, — сказала мне мае. — Он все помнит. Да, — обратилась она к профессору. — И их необычно много дохнет в последнее время.

— С птицами происходит то же самое. — Он порылся в куче бумаг на столе, и я почти ожидала, что сейчас он извлечет оттуда дохлую птицу. Вместо этого он вытащил из кучи журнал и принялся его листать.

Мы стояли и смотрели на него. Сесть было некуда. Все стулья в кабинете занимали предметы.

— Вот. Одюбоновское общество[7] говорит, что популяции обычных птиц за последние сорок лет сократились критично, в некоторых случаях на восемьдесят процентов.

— Чем вызвано это сокращение? — спросила мае.

Он захлопнул журнал.

— Самые непосредственные факторы — антропогенные. Чрезмерная эксплуатация ресурсов означает потерю естественной среды обитания. А оставшиеся ареалы нередко загрязнены. Безрадостная картина.

Он швырнул журнал обратно на стол и повернулся ко мне.

— Ну-с, кто же ты, черт подери, такая?

По пути домой в тот вечер я сказала мае то, что она и так уже знала: я хочу поступать в Хиллхаус.

Комнаты в общежитии, по которым мы прошлись, были не чище и не больше, чем в любом другом из виденных нами кампусов. Везде студенты, казалось, упорно пытаются впихнуть в похожие на кельи комнатушки максимум барахла. Вентиляция была слабая, а запах масла пачули (мама сказала мне, как оно называется) перешибал несколько других ароматов.

Но эти комнаты показались мне более привлекательными, потому что были старее, и в большинстве были те же высокие, узкие окна, что и в других зданиях колледжа. Каждое окно представляло собой заключенный в раму пейзаж с деревьями. И студенты в целом обладали впечатляющей энергией: повсюду мы видели их бегущими, катающимися на скейтбордах, танцующими. Почти все, кого мы встречали в других кампусах, двигались медленно, сгорбившись, с тяжелыми рюкзаками, большинство с мобильниками у уха.

Да, сказала я маме, я могу представить себя в Хиллхаусе.

— По наследству, — сказала я.

— Если нам приходится расставаться, я бы предпочла, чтобы ты отправилась туда, нежели куда-либо еще. — Она отвернулась, но я видела упрямо выдвинутую нижнюю челюсть и опущенный уголок губ.