Плачущий монстр - Влад Райбер
Домик всегда стоял на телевизоре как украшение. И если ко мне в гости приходили дети, я давал им посмотреть на это чудо, желая удивить. Хотя, наверное, в девяностые у всех моих ровесников имелись такие диаскопы.
Потом он куда-то потерялся, и я о нём благополучно забыл, пока не нашёл в один прекрасный день.
Мамы не было дома, а я от скуки решил порыться в шкафу, куда мне заглядывать не разрешалось. Я любил просматривать семейный альбом или украшения в маминой шкатулке. Потом, конечно, всё аккуратно складывал на место, будто не трогал.
В тот день я нашёл на верхней полке какой-то предмет, завёрнутый в тряпку. Распутал узел, а там был тот самый домик.
– Ух ты! – обрадовался я, как и любой ребёнок, который давно не видел какую-нибудь свою игрушку.
И зачем только мама спрятала его в шкаф? Наверное, боялась, что разобьётся.
Я вертел вещицу в руках, предвкушая удивление от того, каким был. С момента, когда меня снимали для диаскопа, прошло уже пару лет – выпускной в детском саду и первый класс остались позади. А на той фотографии по-прежнему оставался маленький мальчик.
Интересно было увидеть себя таким. Я под-нёс линзу к глазу и направил диаскоп в сторону окна.
Что это такое?!
Внутри домика оказалось не моё, а чужое лицо. Это был мужчина неопределённого возраста. Чёрно-белый снимок – голова на чёрном фоне, подсвеченная снизу, будто специально для устрашающего эффекта. Человек на портрете улыбался с открытым ртом и таращился в кадр.
Я отдёрнул диаскоп от глаза. Маленькое сердце бешено колотилось в груди: тук-тук-тук… В шее пульсировала кровь.
Для чего вставлять в мой домик чужую страшную фотографию?
Я был ещё ребёнком, но моё критическое мышление было развито не по годам. Я понимал, что мог ошибиться: вдруг свет не так упал или снимок испортился. Стоило убедиться наверняка.
Я опять поднёс диаскоп к глазу. Страшное лицо больше не висело на чёрном фоне, а расползлось по всему кадру, и создавалось впечатление, что оно прямо передо мной, вот-вот схватит меня зубами за веко!
Его улыбка стала ещё шире, а глаза словно прожигали во мне дыру, внушая неописуемый ужас.
Я закричал и отбросил от себя диаскоп, он влетел в занавеску и мягко скатился на ковёр по атласной ткани.
Мне было жаль, что он остался цел. Эта штука напугала меня до икоты. Я принёс молоток из кладовки и разбил диаскоп прямо там, где он лежал. Не хотелось прикасаться к нему ещё раз.
Крыша домика раскололась на три кусочка, от стенок отлетел крупный уголок. Внутри оказалась моя детская фотография на цветной плёнке.
Увидев своё лицо, я начал сомневаться. Вдруг ошибся… а даже если нет, то маме всё равно ничего не докажешь.
«Мне за это прилетит! Надо всё убрать!» – подумал я, но было уже поздно.
Мама вернулась и поймала меня на месте преступления. Я сидел на полу, рядом лежал молоток, а по всему ковру валялись осколки домика.
Сколько было крика:
– Что ты наделал? Да как ты мог? Кто разрешил тебе рыться в шкафу?!
Я никогда не видел маму в такой ярости. Она трясла меня за рубашку, грозила отрубить руки. Я шептал в ответ:
– Прости…
Страшное лицо уже меня не беспокоило – мама пугала гораздо больше.
После зарёванная мама одела меня и отвела к бабушке. Помню их диалог:
– Я не справляюсь!
– Не переживай, дочка.
Я ещё не знал, что это не просто наказание. Мама бросила меня за какую-то разбитую игрушку! Оставила меня жить с бабушкой и только приходила в гости один или несколько раз в неделю.
Со временем я и спрашивать перестал, когда мы уже пойдём домой. Все события – мой день рождения, Новый год – теперь всегда праздновались в квартире у бабушки. Это стало обычной жизнью.
Повзрослев, я наконец перестал винить себя в случившемся. Понял, что всё равно бы мама отказалась от меня и поводом мог стать любой проступок. Она просто не справлялась со своей ролью.
Хоть я это и осознал, глубокая обида никуда не делась. Даже когда мне принесли вести о смерти матери, разум истолковал это как ещё одно предательство. Во мне перемешались скорбь и злость. Как она могла умереть, так ничего и не объяснив?
Мама скончалась из-за преждевременного старения сердца. Оказывается, бывает, что отдельные органы увядают быстрее самого человека.
Но я хотя бы не остался без наследства – спустя много лет можно было съехать от бабушки и вернуться домой.
Я ещё только учился на втором курсе университета, а у меня уже появилась своя квартира.
Разбирая старый шкаф, я вдруг нашел знакомую вещицу. Тот самый диаскоп в виде избушки. Он был склеен из кусочков. Мама так и не выбросила его. Хранила сувенир все эти годы.
Я вертел домик в руках, разглядывал трещины, аккуратно промазанные клеем, и думал: «Какие чувства заставили маму починить эту игрушку? Там ведь мой портрет. Разве она меня любила? Она же от меня избавилась!»
А ещё я вспомнил, почему разбил эту штуку. Мне показалось что-то ужасное. И этот детский страх до сих пор был со мной, поэтому я долго не решался снова заглянуть в линзу. Почему-то казалось, что это обязательно надо сделать. Негоже взрослому человеку бояться куска пластика. Что там внутри? Только плёночный кадр, мой детский портрет.
Я поднёс диаскоп к зрачку, а там оказалось всё то же землистое лицо, подсвеченное снизу! Улыбка во весь рот, глаза чуть ли не выпадали из черепа. Эта физиономия напугала меня в детстве. Она снилась мне в кошмарах!
Я бросил диаскоп на пол и стал топтать ботинком, пока от него не остались мелкие осколки да кусочек цветной плёнки в пластиковой рамке. На снимке был мальчик с глупой стрижкой под горшок. Всего лишь маленький я…
Осколки… да и фотография тоже… полетели в мусор. Сколько боли мне принёс этот домик. А должен был, наоборот, радовать или навевать сладкую грусть по минувшему детству.
Невозможно было объяснить увиденное. Чьё это лицо? Для чего мама хранила что-то настолько страшное? Даже если у неё были ответы – она унесла их с собой в могилу. Мне оставалось лишь попытаться забыть обо всём этом.
