Дом бьющихся сердец - Оливия Вильденштейн
На длинной тонкой шее Феба напрягаются сухожилия, как натянутая бечевка.
– Их наказали? Прошу, скажи, что наказали.
– Теперь в Люче мы верим в свободу слова.
Серьезно, мать твою?! Эти слова застревают в сведенном судорогой горле.
– И вы называете оскорбления свободой слова?! – Феб широко раскидывает руки, в то время как я разворачиваюсь, чтобы осмотреть самое худшее проявление народа фейри.
Меня пронзает мысль более важная, чем обсуждение грубого применения нового закона.
– Мои бабушка с мамой… они были здесь, когда пришли вандалы?
– Не знаю, Фэллон, я тогда был в Тареспагии.
Лжец! Он был на юге вместе с Данте.
Со мной.
С отрубленной головой Марко.
– Может, воспользуешься своим влиянием, чтобы навести для меня справки? – Мой ехидный вопрос встречен насмешкой.
– Неразумно с твоей стороны обращаться ко мне в подобном тоне.
Мерцающие аметисты, которые Таво носит в остроконечных ушах, отражают слабый солнечный свет.
– Иначе что, генерал? Выжжете эти прозвища своим огнем на моей плоти?
Его глаза превращаются в щелочки.
– Не путай меня со своими дикарями, Фэллон. Мы ни красим, ни шрамируем кожу, чтобы показать нашу сущность.
Я не утруждаюсь ответом: незачем попусту сотрясать воздух из-за мужчины, который считает меня демоном. Поворачиваюсь на пятках, обхожу желтую лужу и поднимаюсь по скрипучей лестнице. Двери всех комнат свисают с петель, открывая обзор на царящий внутри хаос.
Мамино кресло-качалку разломали на части и сожгли. Плетеные корзинки нонны перевернуты, пузырьки с лекарствами разбиты вдребезги. Окна выбиты, шторы сорваны. На моем голом матрасе лежит неподвижная птица: крылья расправлены, как у ворона из склепа семьи Акольти.
В ноздри ударяет гнилостная вонь, я слепо нашариваю рукой опору и сползаю вниз, едва ладони касаются чего-то твердого. Всеми силами пытаюсь удержать завтрак внутри, тем не менее он выплескивается наружу до последнего кусочка. Опустошив желудок, отталкиваюсь от стены и вытираю рот тыльной стороной ладони. Замираю, заметив сажу на кончиках пальцев.
Я поднимаю взгляд, и внутри поднимается столб пламени, подобный тем, которые создают фейри.
– Санто Калдроне! – Феб отступает и спешно закрывает нос рукой.
Стены моей комнаты расписаны угольными рисунками – непристойными изображениями девушки, сношающейся с вороном – и вовсе не в форме человека.
Они отвратительные.
Чудовищные.
Омерзительные.
Они убивают во мне веру в человечество и наполняют жаждой мести – стремлением наказать всех тех, кто посмел осквернить мою репутацию и дом.
– Данте об этом знает? – цежу сквозь стиснутые зубы, отчаянно стараясь не вдыхать приторно-сладкий смрад разложения.
– У него забот по горло, – отвечает Таво. – И не только забот.
Его слова не преуменьшают силу моего гнева, но усмиряют его. Если Данте знал… Если он позволил этому случиться и намеренно оставил мой дом в таком непотребном виде… Боги! Вряд ли я смогла бы его простить.
– Одежда, – хрипит Феб, зажимая и рот, и нос.
Я подхожу к своему шкафу, подцепляю дверцу кончиком пальца и открываю. Затем пялюсь. И пялюсь. Смаргиваю слезы ярости, прежде чем отступить к выходу.
– Что? – спрашивает Феб, когда я обхожу его.
– Идем.
– А как же твоя…
– Она пропала. – Я не добавляю, что вместо нее мне оставили гору змеиных клыков – один все еще крепится к бирюзовой чешуе, а другой тоненький, как мой мизинец.
На ресницах скапливаются слезы. Я заглядываю в мамину комнату, на полку, где она хранила любимые книги – любовные романы, которые я ей читала. Книги пропали, но кое-что осталось – гладкий камень с выгравированными буквами «В» и «И». Я нашла его в платье, доставшемся мне в наследство от маммы, когда мне исполнилось пятнадцать и я выросла из всех детских нарядов, которые нонна штопала и перешивала долгие годы.
Я хватаю камень и вновь окидываю комнату взглядом. Как и мою, ее разгромили и осквернили. Затем я вылетаю прочь, бегу вниз по лестнице и за дверь.
На улице сгибаюсь пополам и глубоко дышу. Просто дышу.
А потом…
Потом наконец кричу.
Из окон соседних домов высовываются головы, но никто не спрашивает, что со мной приключилось. Они и так знают, они всё видели и не подняли задниц со стульев, чтобы помешать.
– Полегчало? – спрашивает Феб.
Тяжело дыша, я выпрямляюсь.
– Нет. Ни капельки.
Я подумывал сжечь твой дом дотла, чтобы ты не увидела, как с ним обошлись. – Голос Лоркана подобен теплому бальзаму, тем не менее ему не удается согреть ледяную кровь у меня в венах.
Закрываю веки и сосредотачиваюсь на воздухе, поступающем в ноющие легкие и выходящем наружу.
Но решил не сжигать, потому что хотел мне показать, не так ли?
Неведение делает человека слабым.
Я почти маниакально провожу пальцем по букве «В» на камне, размышляя над тем, как отомстить виновникам, не опускаясь до их уровня.
Если позволишь, Биокин, я с удовольствием отстою твою честь.
Я фыркаю, представляя, сколько именно удовольствия ему это доставит, вот только отношения между воронами и фейри будут сильно подпорчены. Шагаю к покачивающейся на волнах лодке Таво.
– Где новый дом Энтони?
– По соседству с домом Акольти. Вас подбросить?
– Нет. Мы…
– Мы будем весьма благодарны. – Феб кладет ладонь мне на поясницу. – Я не рискну разгуливать по одним улицам с кучей ненавистников. Еще получу по башке котлом с внутренностями животных или дохлыми птицами, или что там они еще хранят в своих погребах.
Я смотрю на друга во все глаза. Народ ненавидит именно меня, тем не менее их неприязнь простирается на всех, кто мне близок.
– Прости, Феб.
– В лодку. Живо. – Он толкает меня вперед. – И тебе не за что извиняться. Ты лишь разбила красивую маску, которая слишком долго покрывала Люче. Если кто и должен извиняться, так это наш новый правитель, который допустил такое… – он окидывает свободной рукой голубой домик, некогда являвшийся моим убежищем, – такое побоище.
– Осторожнее, Акольти. – Таво дует теплым воздухом на стальной кинжал, затем неторопливо обтирает оловянное лезвие о тонкую бордовую ткань пиджака. – Твои слова можно истолковать как враждебные государю, и ты уже узнал, куда у нас отправляют недовольных.
В Филиасерпенс – в логово змей, которое они основали на линии излома между Изолакуори и Тарекуори. Место, куда фейри веками скидывали своих врагов.
Я пялюсь на кинжал, раздумывая, смогу ли быстро его выхватить и вонзить в гнилое сердце Таво.
Вероятно, он угадал направление моих мыслей, поскольку убрал клинок в портупею, а ладонь оставил на эфесе.
– Не воображай, будто я побоюсь отправить туда же и тебя, Фэллон.
Я растягиваю губы в жесткой улыбке.
– Ты в самом деле угрожаешь мне
