Станислав Буркин - Русалка и зеленая ночь

Тем временем Даню с Машей и Ванечкой за хорошее поведение поселили в одном трехкомнатном номере, но, естественно, под охраной. Вечерами они закрывались в дальней комнате и строили планы побега, наивно не подозревая, что и там их прослушивают и снимают, как героев какого-то дурацкого реалити-шоу про мусорщиков.

Ванечка держался лучше всех, но, так как в его комнате находился исправно пополняемый бар, каждый вечер надирался вдрызг и начинал горько тосковать по родине.

– Горе! Горе мне, – плакал он, поочередно обнимая то Машеньку, то Даниила, а то и бутыль горилки. – Не видать мне теперь ни космоса, ни Родины, как своих ушей! А ведь ничего мне боле и не надо! Даня, ты мне веришь? Бог видит, что веришь. Маша, Маруся, сестричка моя названная, а ты веришь ли мне? Эх, видно, так уж воля Божия положила. Уж что Бог дал, того человекам не можно переменить…

Трезвый Даниил не выдерживал и тоже начинал плакать навзрыд, а за ним тыкалась носом в подушку и Машенька.

– Будь трижды проклят этот Киев! – говорила она. – Будь проклят весь этот буржуйский блеск и теле-шоу! Я хочу домой! Домой!

– Может быть, вести о нас уже дошли до самого государя, – успокаивая себя и других, хныкал Даниил. – И по его повелению нас наверняка уже вызволяют, только дело это нелегкое…

– Если бы государь знал правду, – скептически заметила Маша, – мы бы тут уже не сидели. Но о нас там, наверное, ничего кроме этих поддельных передач не видят и не слышат.

– Правду? – с опаской переспросил Даня. – Вот тогда нам точно конец. Кто швырнул бак в станцию? Что ты делала в моей кабине, дура?!!

– И все равно я хочу домой, – капризно настаивала Маша.

– Да уж, тут, на чужбине и помирать-то страшно, – согласился Даня.

– А где не страшно? – со вздохом сказал Ванечка и икнул. – В космосе, что ли? Я вот что вам скажу, хана нам всем. Нет нам домой возврата. Но забывать про Родину-мать мы все равно не должны.

Суровые слова его неожиданно пробудили в русских душах отчаянную бойкость. Первым «Боже, Царя храни» запел Ванечка, а за ним и остальные.

Когда примолкли, стала накатывать жуть. Не выдержав, Даня начал: «Черный ворон…», и действительно, полегчало. Так и пели, пока не напились до беспамятства.

Очнулся доктор в небольшом, но очень приличном номере гостиницы «Украина», лежа в плаще и обуви на диване. Аркадий Эммануилович был заботливо прикрыт пледом. Двое тех самых казачьего вида лакеев крутились вокруг него. Один отжимал в блюдце и расстилал на его лбу холодную мокрую марлю, другой толстяк сидел неподалеку и, вздыхая, рассуждал:

– Якщо б мы з тобою зналы, що цэй пан – знатного роду, хиба ж не зробылы б йому гарного прийому?

– Где я? – спросил доктор, приподнимаясь.

– Змылуйтэсь, панэ! Мы ж гадалы, що то сам вичный жыд забиг. Уся зовнишность ваша, панэ, нэ во гнив будь сказано, к тому расположила…

– Где пан Янчук? – жестко перебил Аркадий Эммануилович.

– Якый такый Янчук? – заинтересованно нахмурился казак и присел на край дивана. – Чы нэ той цэ пан, що обещал за вас повидрываты нам головы?

– Где он?!!

– Панэ, вы тилькы нэ хвылюйтэсь так, – смягченным тоном попросил лакей и снова привстал. – Там он. Заждить. Зараз мы його поклычэмо.

Казаки украдкой переглянулись и стали пятиться к выходу.

– Вы, Аркадию, як там вас по батькови, покы що розмищайтэся, влаштовуйтэсь. У нас, крим того, и джакузи е, и утихы разны. А якщо приспычить, то и в караокэ заспиваты можна…

Только дверь захлопнулась, доктор скинул плед, поднялся и, озабоченно лохматый, принялся бродить из стороны в сторону через всю комнату, нервно заламывая за спиной руки. Не успел он восстановить в голове заготовку «встречи старых друзей», как в дверь постучали.

– Войдите! – ответил доктор машинально с легким раздражением в голосе, так, словно был у себя в кабинете, и тут же осознал всю неуместность такой интонации тут. Поспешно растянув губы в улыбке и раскинув руки, словно для объятий, он повернулся к двери…

Тьфу ты, опять промазал! В дверях стоял совершенно незнакомый рыхлый толстяк с усиками на крупной рябой физиономии, с грушевидной головой и глянцевыми черными кудрями до самых плеч. Нижняя часть его тела была огромна, и на феноменально толстых ногах он переминался, словно нашкодивший слон.

– Аркадий Эммануилович, не знаю, право, что и сказать, – начал вошедший, тряся кудрями и брылями сенбернара. – Безопасность в наше время превыше всего…

На миг доктору привиделось в лице толстяка что-то знакомое, что-то похожее на его однокашника, но на всякий случай он решил все же «обознаться» и нахмурился:

– Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, я бы хотел немедленно увидеться с любезнейшим Вадимом Петровичем, замминистра.

Вошедший надул второй подбородок, как-то весь выпучился, стал покряхтывать и рисовать пухлыми пальцами такие витиеватые пассы, что можно было подумать, будто он собирается тут же замминистра и родить.

– Аркадий Эммануилович! Дорогой мой! Вы что, меня не узнали? – наконец, выдавил из себя взволнованный гость.

Доктор замер в наигранном шоке.

– Боже мой! – воскликнул он. – Неужели это действительно вы?!

– А кто же еще, друг мой?! – насколько расслабился гость.

– Дайте-ка, дайте я на вас посмотрю, – близоруко щурясь, сказал доктор и помчался вокруг застывшего с чуть разведенными руками господина. Наконец, как бы опознав-таки в толстяке старого друга, Аркадий Эммануилович схватил его за плечи, с силой обнял, отчего тот крякнул, и принялся целовать.

Вадим Петрович Янчук был процветающим киевским словоблудом и ярчайшим представителем столичного бомонда. Журналисты считали его суперобаятельным и сверхоригинальным человеком, которого всегда полезно пригласить на ток-шоу, где он всегда сморозит какую-нибудь псевдооригинальную штуку. Быстро уловив нынешний характер балуемого судьбой размазни, Аркадий Эммануилович принялся пудрить ему мозги.

– Неужели и впрямь собираетесь их выкрасть? – поразился замминистра, щуря доверчивые глаза.

– А как же прикажете быть, если детей, молодежь, делают заложниками в международном конфликте? – истерически шептал доктор, перегибаясь через столик гостиничного ресторана поближе к собеседнику. – Надо их потихонечку переправить в Лондон или, еще лучше, в Монреаль и обеспечить статус политических беженцев.

– А почему вы не боитесь рассказывать об этом мне?

– Э-э… Весь славянский мир, дорогой Вадим Петрович, знает о вашей порядочности и неподкупности.

– Хм… – не поперхнувшись, проглотил этот сгусток лести Янчук.

– К тому же, мы с вами все-таки не чужие люди…