Татьяна Рябинина - Чертова погремушка

Я подняла на него глаза и присвистнула:

— Это ты? Интересное кино!

Похоже, я была на абсолютном автопилоте, если, общаясь весь вечер с барменом (это сколько ж я коктейлей выпила в общей сложности?), так и не разглядела в нем бывшего одноклассника Никиту, в которого когда-то была безумно влюблена и который, чего там скрывать, был моим первым мужчиной. Мы встречались в выпускных классах и еще два года после школы и даже подумывали о свадьбе. Но потом все почему-то разладилось. Сначала мы ссорились, мирились, а потом все само собой стихло. Некоторое время мы еще по инерции перезванивались и даже ходили вместе куда-нибудь, все реже и реже — пока совсем не перестали и не потеряли друг друга из виду.

— А я вот смотрю и думаю: ты или нет, — улыбнулся Никита. — Больно молодо выглядишь. Ну, привет, Белочка-чумелочка.

Белкой меня звали в школе — по фамилии Белкина, а еще за рыжевато-каштановую краску для волос, которой я пользовалась с седьмого класса.

— Ну, привет, Чудо-юдо-рыба-кит, — я тоже припомнила его школьную кличку. — А почему «чумелочка»?

— Да я слышал, как тебя парень твой назвал — «чума на лыжах». И правда, ты сегодня дала тут жару.

— Парень не мой. Я даже не помню, как его зовут. Он сказал, а я не запомнила. А вообще просто захотелось оттянуться немного. Устала что-то.

— У тебя что, никого нет, если в баре знакомишься? — удивился Никита и налил мне кофе. — Не поверю. Вокруг тебя всегда туча кавалеров вилась.

— Никого, Кит. Хочешь верь, хочешь нет. Сходила замуж ненадолго, почти четыре года как развелась. С тех пор все как-то… не так. А ты?

— А я так и не женился. Жил с одной девушкой года два, но… Если честно, все тебя вспоминал. Жалел, что так вышло. Как-то даже позвонил тебе, девица какая-то сказала, что ты замуж вышла и больше там не живешь.

— Это Костина Полинка, наверно, была. Надо же… Я тоже тебя вспоминала. Как говорится, старая любовь не ржавеет.

Я чувствовала, как рвется, расползается в клочья кокон бесчувственности, в котором я жила вот уже не один месяц. По щекам побежали слезы, мне захотелось вдруг провести остаток жизни в этом баре, как будто Никита, с которым мы не виделись почти девять лет, оказался единственной моей в этом мире тихой и надежной пристанью.

— Ну вот, что еще за слезы? — он нежно провел пальцами по моей щеке, смахивая их. — Что случилось, Белочка?

— Все хорошо, Кит. Это… Это я от радости. Что тебя встретила.

— Правда? — усмехнулся в усы Никита. — Приятно слышать. Еще мартини? Скоро уже будем закрываться. Подождешь? Отвезу тебя домой.

От мартини я отказалась, попросила соку. Пока Никита занимался другими клиентами, я исподтишка наблюдала за ним. Он ловил мой взгляд и улыбался. Я подумала, что он мало изменился. Ну да, повзрослел, конечно, прическа другая и усы отпустил, но улыбка все та же. И глаза — просто невероятные глаза, огромные, темно-синие.

Скоро всех попросили на выход, официантки быстро убрали со столиков и исчезли. Никита вышел из двери, ведущей в служебные помещения, уже в куртке.

— Ну, поехали?

— Подожди, я же не расплатилась, — спохватилась я.

— Еще чего! — возмутился Никита. — С ума сошла?

— Но… — пыталась протестовать я, но он прикрыл мне рот ладонью.

— Это мой бар и мои правила. Тема закрыта.

— Твой бар? Ты хочешь сказать?..

— Да, именно мой. У меня их три, но этот любимый. Если ты помнишь, я всегда хотел стать барменом.

— И поэтому поступил на физтех? — рассмеялась я.

— И не только поступил, но и закончил с отличием. И успел поработать за границей. В одном высокооплачиваемом проекте. Хватило на этот барчик. А потом по случаю еще пару прикупил. Вообще-то я за стойкой нечасто стою, хотя и люблю это дело. Просто надо было подменить бармена. А так я на одну контору работаю, консультантом. Кстати, мне сегодня очень не хотелось сюда идти, собирался с другом встретиться. Но пришлось. Вот так никогда не знаешь…

— Где найдешь, где потеряешь, — кивнула я. — Я тоже собиралась завалиться домой, поваляться в ванне и вообще пролежать на диване все выходные.

— Очень продуктивный досуг.

— Не смейся. Меня больше ни на что не хватает, — вздохнула я, забираясь в серый Никитин джип. — Я напоминаю себе чучело.

— Ага. Чучело белочки. Я видел, как это чучело отплясывало на танцполе. Думал, дыру протопчешь.

— В том-то все и дело. Физических сил хоть отбавляй, а вот эмоционально…

— У тебя такая выматывающая работа?

— Я самый обыкновенный менеджер. Сижу на стуле в офисе от звонка до звонка, общаюсь с клиентами, сочиню всякую рекламную хрень.

— Может, в этом все и дело? Слишком монотонно?

— Не знаю.

За разговором мы незаметно добрались до моего дома.

— Ну… Я пошла? — неуверенно сказала я, продолжая сидеть на месте.

— Да, конечно, — Никита взял меня за руку…

В общем, надо ли говорить, что выходные я провела почти как и собиралась — в постели. Правда, не одна. Все получилось настолько легко и естественно — как будто и не было этих девяти лет. И похоже было на то, что если не я целиком, то, по крайней мере, мое тело ждало Никиту все эти годы. Так хорошо, как с ним, мне не было ни с кем и никогда.

В воскресенье вечером Никита съездил домой за вещами и поселился у меня.

А в понедельник с работы опять вернулось чучело белочки. И, разумеется, дело было не в монотонности моих служебных обязанностей, как предположил Никита. К ним я давно привыкла и выполняла без всяких отрицательных эмоций. А вот лечение…

Разумеется, я могла прекратить все это. Сказать: «Простите, но больше ничего не вижу. Видимо, это был какой-то временный всплеск». Или так: «Видеть вижу, а вот поделать ничего не могу. К доктору, пожалуйста». Но у меня было целых три причины этого не делать. Или, может, всего одна, но трехголовая, как Змей-Горыныч.

Во-первых, самолюбие. Отказаться? И слышать за спиной шепоток — реальный или воображаемый, неважно — «Да фигня это все, ничего она собой не представляет. Попонтовалась немного и сдулась». Нет, только не это.

Во-вторых, тщеславие. Да, меня весьма и весьма грело сознание того, что коллеги смотрят на меня с восхищением и суеверным ужасом. Что они нуждаются во мне. А если кто-то завидует и ненавидит, как Шурик, — так это всего лишь обратная сторона восхищения.

В-третьих, — и в этом мне особенно неприятно было себе признаваться! — я действительно, как предположил Шурик, нравилась себе в образе милосердной, бескорыстной целительницы, облегчающей людские страдания. Я вспоминала святых врачей-бессребреников — Пантелеимона, Косму и Дамиана, Кира и Иоанна, но старательно отмахивалась от мысли, что им дар целительства был дан Богом, а не дьяволом.