Кассандра Клэр - Механическая принцесса

– Да, забрала. Разумеется, вы всё получите, да я и сама собиралась передать вам бумаги.

Шарлотта позвонила в маленький серебряный колокольчик, стоявший рядом с тарелкой. Когда вошла Софи, она что-то шепнула ей на ушко, и девушка, присев перед Консулом в реверансе, выскользнула из комнаты.

– Не надо было трогать бумаги, Шарлотта, – сказал Консул, – таковы правила.

– Почему бы мне в них не заглянуть?

– Поверь мне, Шарлотта, ты должна была действовать в соответствии с Законом. Сейчас нам важнее не столько защитить сыновей Лайтвуда, сколько обнаружить местонахождение Мортмейна. Во главе Конклава стоишь не ты.

Ты – его часть и обязана обо всем докладывать мне. Ясно?

– Да, – кивнула Шарлотта, глядя на Софи, которая вернулась с пачкой бумаг в руках. – Когда в следующий раз один из наших досточтимых членов превратится в червя и сожрет другого, не менее досточтимого, мы незамедлительно поставим вас в известность. Даже не сомневайтесь.

– Я дружил с твоим отцом, Шарлотта, – сквозь зубы процедил Консул, принимая бумаги. – Я бесконечно доверял ему и поверил тебе. Но из-за твоих поступков я скоро пожалею, что содействовал твоему назначению и выступил против Бенедикта Лайтвуда, когда он сам хотел встать во главе Института.

– Вы ни в чем ему не противоречили, – потеряв самообладание, выкрикнула Шарлотта. – Когда Бенедикт предложил дать мне две недели на выполнение непосильной миссии, вы с ним согласились! Не сказав ни единого слова в мою защиту! Будь я мужчиной, вы бы так себя не вели.

– Будь ты мужчиной, мне бы и не пришлось церемониться, – ответил Консул, круто развернулся, образовав водоворот складками мантии, и ушел.

– Как ты могла отдать ему бумаги? Они нужны нам… – со злостью сказал Уилл, едва захлопнулась дверь.

Шарлотта откинулась на спинку стула и прикрыла глаза:

– Я всю ночь снимала копии с самых важных документов, Уилл. Там было очень много…

– Порнографии? Тарабарщины? – хором воскликнули парабатаи.

– Вероятно, всего по чуть-чуть, – засмеялся Уилл. – Порнографическая тарабарщина, да?

Шарлотта не была расположена к шуткам.

– В основном записи относятся к раннему периоду, свежих совсем немного, – сказала она. – С помощью Софи я скопировала все, что смогла. Не забывай, Уилл, теперь это не наша забота. Проблемой Мортмейна с сегодняшнего дня будет заниматься Конклав, по крайней мере, они сами так думают. Когда-то мы несли всю полноту ответственности за Мортмейна, но…

– Мы должны защитить Тессу! – воскликнул Уилл.

Его резкий тон напугал даже Тессу. Осознав, что все уставились на него в недоумении, юный Эрондейл побледнел.

– Мортмейну по-прежнему нужна Тесса. Он не отступится. В том, что он явится сюда, лично у меня нет ни малейших сомнений, – продолжил он.

– Разумеется, мы ее защитим, Уилл, – сказала Шарлотта. – И напоминать об этом нет необходимости. Ведь Тесса – одна из нас. И если уж я завела разговор о нас… Завтра к нам возвращается Джессамина.

– Что?!

Уилл опрокинул чашку, и на скатерти расплылось уродливое коричневое пятно. Все возбужденно загалдели. Исключение составили лишь Сесилия, во взгляде которой читалось изумление, и Тесса, сидевшая молча. Последний раз Джессамину она видела в Безмолвном городе, или Городе тишины, как его иногда называют, – испуганную, бледную, с покрасневшими от слез глазами…

– Она хотела предать нас, Шарлотта. Неужели ты так просто позволишь ей снова поселиться в Институте?

– Кроме нас, семьи у Джессамины нет, а жить без поддержки она сейчас не в состоянии. После двух месяцев допросов она чуть рассудка не лишилась. Не думаю, что с ее стороны кому-то из нас грозит опасность.

– Раньше мы тоже так думали, – сказал Джем, проявив неожиданную твердость, – но своим поведением она чуть было не помогла Мортмейну заполучить Тессу, а нас всех опозорила.

– Мы должны проявить к ней жалость и сострадание, – тряхнула головой Шарлотта. – Джессамина уже не та, она изменилась.

– У меня нет ни малейшего желания общаться с предателями, – холодно заявил Уилл. – Она сказала, что Мортмейн в Идрисе?

– Да. И поэтому Безмолвные братья оставили ее в покое, так и не добившись ничего путного. Ее не посвятили ни в какие тайны, и она это прекрасно понимает. Джессамина чувствует себя бесполезной. Если бы вы могли поставить себя на ее место…

– Даже не сомневаюсь, Шарлотта, – перебил Уилл, – что она целое представление перед тобой разыграла – рыдала, рвала на себе рубаху.

– Ну, раз уж рвала рубаху, – улыбнулся Джем, – это многое значит, вы же знаете, как Джессамина любит тряпки.

Уилл тоже улыбнулся, хотя и скупо. Обнаружив перемену в настроении, Шарлотта стала развивать свою мысль.

– Увидев Джессамину, вы ее не узнаете, – сказала она, отодвигая тарелку – Дайте мне неделю, и, если для кого-то из вас пребывание Джессамины станет невыносимым, я попрошу отвезти ее в Идрис. А теперь давайте разберемся с бумагами Бенедикта. Кто мне поможет?

Консулу Джошуа Вейланду

от Совета

Милостивый государь!

В ожидании ответа на последнее письмо мы полагаем, что наши с вами разногласия в отношении Шарлотты Бранвелл основываются лишь на субъективных оценках. Хотя вы и не давали разрешения на возвращение Джессамины Лавлейс в Институт, это решение было одобрено Братством, в ведении которого находятся подобные вопросы. На наш взгляд, позволяя девушке, несмотря на все ее проступки, вернуться в то единственное место, которое она может считать домом, мы совершаем акт великодушия и милосердия. Что же касается Булей Скотта, то он возглавляет стаю волков-оборотней, которых мы давно считаем своими союзниками.

Ваше предположение, что миссис Бранвелл могла пойти на поводу у тех, кто действует отнюдь не в интересах Конклава, вызывает глубокую озабоченность. В то же время, в отсутствие доказательств, мы на основании этой информации не намерены предпринимать никаких шагов.

Во имя Разиэля,

члены Совета нефилимов

День выдался промозглый и сырой. На дверцах красного экипажа тускло посверкивали четыре буквы «К». Консул угрюмо велел братьям сесть в карету, присоединился к ним и со стуком захлопнул за собой дверцу. Кучер, закутанный в непромокаемый плащ, стал погонять пару великолепных серых жеребцов.

После того как экипаж отъехал от Института, Габриэль уставился в окно.

Исполинский червь… последняя стадия астриолы… демонический сифилис…

Когда Шарлотта и другие обитатели Института впервые выдвинули обвинения против его отца, Габриэль не поверил. Отступничество Гидеона казалось ему безумием, предательством, объяснить которое можно было только помутнением рассудка. Отец пообещал, что Гидеон одумается и вернется домой, но брат так и не вернулся. Подступала осень, дни становились короче и темнее, и он, Габриэль, все реже и реже видел отца. И тогда он впервые задумался, а потом испугался.