Мокруха - Ширли Джон

Однако можно же сделать так, чтоб эти слова наполнились смыслом. Он запустил пальцы глубже.

— Я люблю тебя, Эфрам, — сказала она, поворачиваясь взглянуть ему в глаза. Её собственные светились обожанием, но в голосе звучало отчаяние.

В нём поднялся тёмный вихрь.

— Нет, ты меня не любишь!

Он потянулся к ней физически, обхватил её ладонь сильной рукой и начал сжимать пальцы. Девушка завизжала от боли.

— А теперь ты меня любишь? — потребовал он. — Когда я делаю с тобой такое?

— Да!

Он сдавил её руку ещё сильнее. Почувствовал костяшки её пальцев: те готовы были треснуть. Она закричала.

— Ты меня любишь, сука? — прошипел он.

— Да. Да. — Теперь никакого наслаждения, только боль, ужас и стальной корсет его команды: скажи, что любишь меня. Он разжал хватку, но потянулся рукой к её лобку, сгрёб через тонкие колготки и начал скручивать мягкую пригоршню кожи и плоти.

— Теперь ты меня любишь?

— Да. Да. Да.

Она не испытывала ни малейшего удовольствия, даже мазохистского. Он ясно видел это.

Он снова выкрутил её пизду.

Ещё туже.

— Ты меня ненавидишь.

— Нет. Я тебя люблю.

— Ненавидишь.

— Люблю... тебя.

Можно было выпустить её разум и посмотреть, что она скажет тогда. Наверное, всё равно скажет, что любит его. Из страха.

— Ты меня презираешь, — сказал он горько, выпустив её. Потом выстрелил в неё разрядом наслаждения, чтоб не вопила. Девушка издала низкий свистяще-гудящий звук и глубже вжалась в кожаное сиденье. Возможно, размышлял он, продержав её возле себя достаточно долго, я заставлю её полюбить меня по-настоящему, не оставив ей иного выбора. Приложив достаточное усилие, я смогу придать её сознанию любую угодную мне форму. Но будет ли то искренняя любовь, вот в чём вопрос. Не будет ли это просто родом тех издевательств, каким подвергают люди друг друга в обычном браке, заставляя себя любить другого и другого полюбить себя? Так было бы даже честнее.

Нет, это будет настоящая любовь. По крайней мере, если таковая вообще существует.

Ему захотелось, чтобы поскорей спустилась ночь и выглянули звёзды. Он нуждался в поддержке тайных созвездий. Апатичное солнце садилось за горизонт, окутанный смогом. В сумерках разгорались городские огни. Наркоторговцы выходили на улицы. Среди них наверняка есть агенты Денвера...

Наверное, он с ума сошёл, возвращаясь в город Денвера. Разве не стремится он таким образом к самоуничтожению? С какой стати волнуется о переживаниях обычной девушки? Что с ним такое?

Он выдал несильный разряд наслаждения самому себе. Обыкновенно он избегал этого. Не хотел сам себя выжигать. Но ему почти сразу сделалось лучше. Вечер заиграл иными красками. Превратился из трагедии в комедию. Проезжая мимо места ДТП, он бросил на него долгий взгляд. Дело обстояло куда хуже, чем ему показалось издали.

Кровь и осколки стекла.

Будь там Эфрам во время инцидента, он мог бы сделать так, чтоб жертвы насладились происходящим. Надо будет при случае попробовать. Прикольная идейка. Средство психической разгрузки. Давите на газ, сукины дети. Ха-ха.

Эта сучка меня ненавидит.

— Прошу меня извинить, сэр, но у нас вход только по приглашениям. Вы обязаны предъявить пригласительный билет.

Флегматичному парню в униформе ЧОПа «Бёрнс Секьюрити» на вид было лет девятнадцать, он жевал жвачку, а вокруг шеи у него висели наушники Walkman. Он остановил Прентиса с Джеффом, сунувшихся было к Артрайту. На круглой парковке вплотную выстроились машины: «Ягуары», «Роллс-Ройсы», «БМВ», «Корветы» и редкие «Вольво». В современном, агрессивных очертаний здании было примерно поровну квадратных и круглых окон. Неоновый красно-синий знак МАЛИБУ отбрасывал мягкие отсветы на фасад. Рядом с домом был разбит кактусовый садик и росли миниатюрные пальмы.

— Вы можете остаться, сэр, — объяснял охранник Джеффу, — но... — Он примирительно глянул на Прентиса и пожал плечами. — Извините.

— Да что за чушь? — возбух Джефф. — Этот парень мой партнёр, он добрый приятель Артрайта... — В каждом случае он сильно преувеличивал. — ...и Артрайт придёт в бешенство, узнав, что его не пустили. Он просто не знает, что Том в городе...

— Ладно, Джефф, не бери в голову, — сказал Прентис. Такая реакция была типична для Джеффа — и для Прентиса. Джефф был толкачом, человеком, для которого не существует возражений. Прентис предпочитал более дипломатичные подходы.

Охранник всё ещё выпячивал плечи и мотал башкой, когда Джефф углядел Артрайта, как раз выходившего из ворот с кем-то попрощаться. Продюсер был в синих джинсах, белой рубашке на кнопках и чёрном блейзере. Голос Артрайта донёсся издали:

— ...я просто хотел, чтоб ты задержался подольше, Сол... так приятно тебя...

— Эй, Зак! Зак! — истошно завопил Джефф.

Прентис поморщился.

— Джефф, Бога ради, да прекрати ты!

Но Артрайт, уже собиравшийся было вернуться за ворота, заметил Джеффа и устремился к ним, почёсывая одной рукой затылок, а другую протягивая для рукопожатия.

— В чём проблема, э-э... Джефф?

— Ага, чувак, Джефф Тейтельбаум! Ты знаешь моего приятеля Тома Прентиса. У нас тут проблемы — на гестаповцев напоролись.

Охранник издал театральный вздох.

— Мистер Артрайт, но вы же сами велели никого не впускать без пригласительных.

— Всё в порядке, Билли, этих можно. Пошли.

Артрайт взмахом руки указал Прентису с Джеффом следовать за ним.

— Зак, я и вправду не хотел так беспардонно к тебе врываться, — начал Прентис. — Джефф вроде бы искренне считал, что у него пригласительный на двоих...

— Да всё спок, никаких проб, — сказал Артрайт, ведя их на задний дворик через деревянные ворота. На шесте над воротами красовалась телекамера наблюдения. Прентис ощутил на затылке ледяной взгляд её линз.

— Чувствуйте себя, как дома, — Артрайт небесталанно сымитировал кантри-акцент, — а я пока соображу вам выпить. — Он отошёл к небольшому бару на колёсиках и заговорил с барменами, симпатичными мексиканцами в белых tuxedos[35]. Прентис огляделся. Джефф сказал, что вечеринка не обойдётся без бассейна, но в бассейне пока никого не видать. Даже в купальном костюме — никого. Гости расселись вдоль украшенного затейливым орнаментом края бассейна с коктейлями и маленькими порциями жареных на гриле бобов мескито или растянулись на алюминиевых лежанках под мягкую игру света на слегка пахнущих хлором водах бассейна. Из скрытых динамиков доносилась негромкая мексиканская музыка.

— Наша особая сангрия, — сказал Артрайт, вернувшись с ледяным бокалом в каждой руке. Он протянул их Джеффу с Прентисом, подмигнул и добавил: — Вечеринка будет что надо.

И смылся в дом.

— Он вроде бы не слишком рад, — сказал Прентис, чувствуя себя униженным. — Мы его, наверное, оскорбили. А я-то ещё собираюсь с ним контракт подписывать.

— Он, скорее всего, чувствует себя уязвлённым, что не пригласил тебя, — заметил Джефф. — Не волнуйся.

— Последнее, чего бы я хотел, так это вступать в конфронтацию с таким человеком. — И Прентис добавил через силу: — Но спасибо, что провёл меня.

— Ты не голоден? — осведомился Джефф. — Я проголодался, но не люблю мескито. Полное говно. Прикинь, на вечеринке по случаю прошлого студийного релиза подавали димсам[36].

— И ты хочешь сказать, что это не круто? Димсам же — он как суши. Большинство американцев его терпеть не могут, но едят, потому что это круто.

— Эй, поосторожней с выводами. Чтоб ты знал, я люблю суши. Бля, ты только глянь вон на ту платиновую блонди. Вот это бабёнка. Господи, она что, никогда не прекращает крутить ножками? Да постой же ты спокойно, сердушко моё.

— Сердушко — это немножко не тот орган, о котором стоило бы вести речь.