Майк Стокс - Тень призрака

— Мама, впусти меня! Пожалуйста, мама, впусти меня! Впусти меня, впусти!

Я сгреб Симсона в охапку и оттащил от портала. Его судороги прошли. Он вцепился в мою руку, точно испуганный трехлетний ребенок. Недоверчиво взглянув на меня, он опять повернулся к каменному порталу, пристально вглядываясь в темноту и стараясь увидеть то, что нельзя было увидеть, — бесплотный голос.

И тут я услышал, как доктор Монкриефф кричит, обращаясь к этому голосу:

— Уильям! Уильям! Ради всего святого, Уильям! Ответь, ты ли это? Меня испугала его интонация — надрывная и протяжная. Я подумал, что старый священник помешался от ужаса, как это случилось вчера с моим бедным Багли. Оставив Симсона, я бросился к священнику. Зажженный фонарь стоял у него под ногами, так что фигура его, освещенная снизу, казалась странной, нездешней.

— Что с вами? — выкрикнул я, схватив его за обе руки.

Он не ответил. Он бесцеремонно оттолкнул меня и вновь сосредоточил внимание на голосе.

Меня поразила его бледность. Я даже не предполагал, что лицо человека может быть таким бледным. Он простер руки вперед, и, хотя они у него тряслись, я неожиданно преисполнился непоколебимой уверенностью в том, что он не боится. Призрачный голос сорвался на плач — плач, исполненный такого отчаяния и печали, что у меня сжалось сердце. Преподобный отец вновь обратился к нему:

— Зачем ты пришел сюда, Уильям? Зачем ты кричишь и пугаешь людей? Твоей мамы здесь нет, малыш. Она не может впустить тебя. Уходи, Уильям. И не плачь больше у двери, которой нет!

Но плач сделался еще громче и — если такое вообще возможно — еще отчаяннее и жалостливее. Священник умолк и закрыл глаза, как бы собирая всю свою внутреннюю силу.

— Уходи домой, беспокойный дух! — Теперь в его тоне слышалась твердая властность. — Уходи домой! Твоя мама у Господа, Уильям. Он тебя впустит. Ты слышишь меня?

Доктор Монкриефф опустился на колени. Я тут же последовал его примеру, как будто что-то меня подтолкнуло. Рыдания бесплотного голоса стали тише. Казалось, они удаляются.

— Господи! — выкрикнул преподобный отец во тьму ночи. — Прими сию бесприютную душу в свой небесный чертог! Излей на нее свет Своей бесконечной любви, и да упокоится в мире!

В тот самый миг, когда священник произнес слово «любовь», я сорвался с места и бросился под арку портала. Мне показалось, что там что-то движется — какой-то сгусток темноты. Я попытался схватить его, но там не было ничего. Я со всего маху налетел на арку и больно ударился головой и плечом о каменную кладку. Уже потом, когда я стал анализировать этот странный порыв, я пришел к выводу, что все же почувствовал — не самое точное слово, но оно лучше всего выражает мои тогдашние ощущения, — как нечто неосязаемое переместилось в пространстве, пройдя под аркой.

Но тогда мне было не до размышлений. Оглушенный ударом, я упал на землю. Симсон помог мне подняться. Он весь дрожал. Руки его были холодны как лед.

— Оно ушло, — прошептал он, но я с трудом разобрал слова, так невнятно он их произнес.

Мы оба взглянули на священника. Он так и стоял на коленях, простирая руки к невидимым небесам. В мерцающем свете фонаря его длинные белые волосы казались окруженными сияющим нимбом. Все окутала странная, торжественная тишина. Святой отец как будто и не замечал нас. Я не знаю, сколько мы с Симсоном простояли над ним, точно благоговейные стражи. Наконец он поднялся с колен, тяжело, по-старчески вздохнул, поднял с земли свой фонарь и повернулся спиной к порталу.

Мы проводили его до дома — примерно в миле от развалин, на той стороне холма. Я и Симсон шли на шаг позади него. Всю дорогу никто не промолвил ни слова. Небо слегка прояснилось, и теперь сквозь просветы в облаках проглядывали бледные звезды. В воздухе ощущалась свежесть, хотя ветра не было. Казалось, сама природа вновь обрела мир и покой. Я подумал про Роланда и улыбнулся…

Спустя несколько дней я навестил доктора Монкриеффа. Он вежливо выслушал мои горячие изъявления благодарности и очень порадовался, когда я сказал, что Роланд, похоже, пошел на поправку. Однако, когда я попросил его разъяснить мне события той жуткой ночи, он сразу замкнулся и отвечал на мои расспросы крайне скупо и неохотно. Не желая более досаждать ему своей настойчивостью, я поспешил откланяться.

— Насколько я понимаю, полковник Мортимер, вам любопытно услышать историю Уильяма, — неожиданно проговорил он, когда я уже надевал пальто.

Я кивнул.

— Он жил здесь раньше. Он был тогда совсем юным. Мы с ним почти что ровесники, я лишь немного старше. — Преподобный отец улыбнулся. — Я говорю это только затем, чтобы вы поняли, как это было давно. Он рос болезненным, слабым ребенком, к тому же капризным и эгоистичным. Его мать души в нем не чаяла, а он только и делал, что отравлял ей жизнь. И вот однажды… давным-давно… он убежал из дому, бросив свою бедную матушку перебиваться одной. Хозяева старого дома, люди знатные и могущественные, давно покинули эти места. Уже тогда поместье пришло в упадок. Здесь оставалась лишь матушка Уильяма. Когда-то она состояла в услужении у старых хозяев… Итак, Уильям уехал. И никому не сказал куда. — Старик вздохнул и покачал головой. — По прошествии двадцати лет он вернулся… Вдумайтесь: через двадцать лет!.. Вернулся богатым. Очень богатым, полковник Мортимер. И все его состояние было нажито честным трудом и предприимчивостью, ибо со времен своей бурной юности он разительно переменился. Однако он запоздал с возвращением в родные пенаты. Его бедная матушка, перебивавшаяся в нищете, скончалась за два дня до его приезда. Это было таким ударом для Уильяма, что он от горя лишился рассудка. Я видел, в каком он был состоянии… — Святой отец снова вздохнул. — Я как раз заступил здесь на должность приходского священника. Меня призвали в дом покойной. Явившись туда, я застал Уильяма в невменяемом состоянии. Он бился о дверь и кричал, чтобы мама его впустила. Это было ужасно… Я и помыслить не мог, что мне вновь доведется стать свидетелем этой кошмарной сцены. По прошествии шестидесяти лет!

— А что с ним стало потом? — спросил я.

— Он так и не оправился от удара. Начал пить, промотал все свое состояние и умер нищим.

Со времени описанных выше событий прошло много лет. Роланд вырос здоровым и сильным мужчиной. Теперь у него свой дом и своя семья. Они с женой и детьми часто к нам приезжают.

Мы с Агатой вполне довольны. Конечно, мы теперь старики, и дни наши проходят не так насыщенно и разнообразно, как это бывало раньше. Однако в теплое время года мы каждый день подолгу гуляем, и всякий раз, когда проходим мимо руин старого замка, я вспоминаю про Уильяма — про эту заблудшую душу, что кричала и плакала у двери, которой давно уже не было здесь. Ночь за ночью, из года в год изливала она свою муку, тщетно взывая в ночи, ибо некому было услышать ее до того злополучного вечера, когда Роланд забрел к одинокому порталу.