Сергей Антонов - Полнолуние

– А тем и кончилось! – Платов торжественно наполнил стакан Эдуарда. – Этот англичашка все вспомнил только после того, как ему опять дозу вкатили! Пей, братуха, может и тебе повезет!

– Наркоманы проклятые! – Эдик выдул третий стакан и вновь потянулся к бутылке. – Обколятся по уши и в аут! А ты говоришь: Англия, Англия! Нам и здесь хорошо! Споем, Ванька?

– Погоди петь, – Платов отобрал у товарища бутылку. – Вспоминай, про пистолет!

– Сто лет мне твой пистолет сдался! Будешь петь или нет?

Только под угрозой отлучения от бутылки Сидорина удалось уговорить на эксперимент. Он долго морщил лоб и чесал затылок, а потом неожиданно опустился на четвереньки.

Иван тяжело вздохнул, думая, что методика «Лунного камня» не применима к отечественным условиям.

Между тем, Эдик, напоминая подбитый и потерявший управление танк, покружился по кухне, подполз к холодильнику и сунул под него руку.

– Мать твою! – только и смог сказать Платов, увидев, что Сидорин достал пистолет. – Сработало!

Вернуться за стол Эдуард не смог. Привалившись спиной к батарее, он целовал табельное оружие с таким жаром, словно намеревался затащить пистолет в спальню и заняться с ним экстремальным сексом.

– Родимый мой! Я ж перед тем, как забухать тебя дома оставил! Нашелся, дружок!

– То-то же! – Иван встал. – Жене отдай, а то опять куда-нибудь сунешь!

– Ты куда, Вано? Ну, уж нет! Так просто я тебя не отпущу! Счас за пузырем сгоняю! Век не забуду, как ты меня спас! Жизнь за тебя отдам!

– Не надо жизни, – Платов вспомнил о письме из нотариальной конторы. – На дежурстве по случаю праздника меня подменить сможешь?

– На всех дежурствах! – клятвенно заверил Сидорин. – Можешь больше на работу не выходить!

– Брось трепаться. Один раз подменишь. Завтра.

Эдик уже не слышал своего спасителя. Бережно прижав вновь обретенный пистолет к груди, он сладко спал.

Платов попросил супругу Сидорина напомнить мужу о его обещании и вышел на залитую лучами осеннего солнца улицу.

Значит, наследство двоюродного деда? Что ж пусть будет наследство! В конце концов, чем он хуже других? Капитан на мгновение представил сундук, доверху набитый золотыми слитками, бриллиантами и червонцами царской чеканки. А ну, как его дедушка был богатеем и перед смертью решил обеспечить внуку безбедное существование?

Это утро в деревне Махово не было похожим на другие. Директор сельской восьмилетки Олег Скрипкин начал носиться по улицам с пяти часов, а к десяти его огромный нос побывал во всех мыслимых щелях, дырах и отверстиях.

Скрипкин не меньше десяти раз врывался в школьный пищеблок, где распекал поваров за неряшливость и лично контролировал степень готовности пышного каравая, тыкая в него пальцем. С быстротой кенгуру прыгал по актовому залу, проверяя, нет ли пыли на подоконниках, и кричал на техничек охрипшим голосом.

В одиннадцать было готово решительно все, и Олег Степанович смотрел на дорогу так внимательно, будто автомобиль почетного гостя мог проскользнуть незамеченным и, развернувшись, атаковать встречающих с тыла.

Когда скупые лучи осеннего солнца отразились в тонированных стеклах, вынырнувшего из-за поворота «пежо», директора начала бить мелкая дрожь.

Гость, как и положено человеку солидному, немного опоздал. Учителя, сельская полуинтеллигенция и рядовые сельчане одновременно перестали разговаривать.

Артур Большаков выходил из своего «пежо» в три приема. Сначала на грешную землю деревеньки Махово опустилась правая нога бизнесмена, вызвав у толпы встречающих вздох восхищения. Затем Большаков проделал ту же операцию с правой ногой и только после этого показался целиком.

– Здорово, земляки! – пропищал полутораметровый гигант строительного бизнеса. – Как жизнь?

К именитому земляку со всех ног бросились две девушки, наряженные в национальные одежды. Артур церемонно отломил кусочек пышного каравая, обмакнул в соль и пожевал с таким страдальческим видом, словно собирался выплюнуть.

Пока бизнесмен расправлялся с хлебом-солью, его здоровенные, с бычьими шеями телохранители подозрительно водили по сторонам своими глазенками, пытаясь высмотреть в толпе снайпера, приникшего к окуляру оптического прицела.

К величайшему разочарованию сторожевых псов Большакова из всех многочисленных видов оптики деревня могла предложить только очки близорукого учителя математики Игоря Лапунова. Опасности для Артура они не представляли и он, с величавой медлительностью проследовал в празднично убранный актовый зал родной школы.

Поглядывая с трибуны на учителей, которые в свое время не скупились для него на двойки, бизнесмен никак не мог стереть с лица гримасы брезгливости. Поэтому все его слова о любви к родному краю и непреодолимому желанию отныне и впредь заботиться о благе земляков, звучали подобно признанию Иуды в любви к Христу.

– И, чтобы не быть голословным, – объявил Большаков в конце приветственной речи. – Я дарю родной школе пять современных, мощных компьютеров!

Под гром рукоплесканий Артур размышлял о том, догадались ли землячки сварганить праздничный обед или по своей крестьянской наивности решили ограничиться приветственным караваем. Обед приготовили. Предупрежденные о приезде Большакова учителя, под угрозой увольнения снесли в школьную столовую скудное содержимое своих холодильников.

Бизнесмена усадили во главе праздничного стола и наперебой совали ему лучшие куски.

Подвыпивший Артур пришел в прекрасное расположение духа, громко рыгнул и вытер жирные руки о накрахмаленную скатерть.

– Эй, Игореша! – крикнул он пристроившемуся у края стола очкарику-математику. – Ты чего в угол забился? Идем-ка, выпей со старым другом! Без церемоний, а?

Лапунов сел рядом с виновником торжества, а тот выпустил в лицо учителю дым дорогой сигареты.

– Вспомним, Игорек, молодость! У тебя ведь замысловатое погоняло было. Еврейское какое-то…Вспомнил: Эпштейн!

– Энштейн, – тихо поправил учитель, протирая стекла своих очков. – А вас, Артур Вениаминович, кажется, Жмотом называли?

– И все-то ты помнишь! – расхохотался Большаков. – А не забыл, как не давал мне списывать? Ничего. Кто старое помянет – тому глаз вон! Жмот зла не помнит! Колись, Эпштейн: зарплата, небось, махонькая?

– Мне хватает… На паперть пока идти не собираюсь.

– Брось, Игорек! Мне для одноклассника ничего не жалко! Сколько тебе на бедность? Сто баксов, двести? Говори!

Большаков вытащил из кармана пухлый бумажник и обвел притихших земляков победоносным взором.

– Кому еще материальная помощь от Большакова нужна?

Артур продолжал резвиться, не заметив, как Лапунов покинул столовую. На крыльце его нагнал директор школы Скрипкин.