Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 61 (сборник)

– Руите!

Это не все. Кресла было два, и во втором лежал Скорятин Борис Михайлович. Я узнал его только по лысине и мятому пиджаку на вешалке. Жекина распухшая щека выглядела жалким прыщиком по сравнению с двумя дынями Скорятина. Щеки его были шире плеч. Глаза и нос утонули в них, как гвоздики в диванной обивке. Из отверстия в этой невероятной харе торчала трубка. Насосик, чавкая, выбрасывал в сток розоватую от крови слюну. В плевательнице валялись три вырванных зуба. Я не заметил на них ни червоточинки: образцовые были зубы, отбеленные, как сахар.

Мы с Зойкой переглядывались, немо разевая рты. Вошла женщина и договорила:

– Написано же, приема не будет! А вы ломитесь, да еще собаку привели!

– РУИТЕ!!! – взревел Жека.

– Гав! – потребовал Гражданин Собакин.

Я попросил:

– Рваните вы ему этот зуб. Молочный же, секунда – и готово. Дольше будете нас выпроваживать.

– За молочный двести рублей, – предупредила женщина.

Я полез по карманам. А женщина, оглядываясь на Скорятина, пшикнула Жеке в рот из баллончика, взяла щипцы и вынула зуб легко, как семечко из подсолнуха.

– Погоди. – Она отвела мою руку с деньгами. – Звонок отключить сможешь?

Я сказал:

– Конечно. Если кусачки найдете.

Она дала зубоврачебные, жуткие на вид. Обернув их большой салфеткой, чтобы не ударило током, я встал на стул и перекусил проводок.

– В расчете, – кивнула женщина, выпроваживая нас за дверь.

Щелкнул замок. Мы слышали, как она громко сказала:

– Борик, если не поможет супрастин, я вызову «Скорую»!

Весь визит к стоматологу, включая разглядывание Скорятина и перекусывание проводка, уложился минуты в две. Мы еще плохо соображали, что произошло. Жека молчал – с замороженным ртом не поговоришь.

– Легче тебе? – спросил я.

Брат пожал плечами. Его поросячья щека не стала меньше. Кожа на ней натянулась, и нос уехал набок.

Про Скорятина Зойка авторитетно сказала:

– Аллергия. Некоторых от укуса пчелы так раздувает, что могут задохнуться.

Я сомневался. У Жеки аллергия на шоколад, а он все равно нет-нет да и налопается конфет. Пока сидишь с ним в очереди к врачу, насмотришься на всяких аллергиков: и на сопливых, и на слезливых, и на распухших. Но таких рож, как у Скорятина, просто не бывает. Разве что в мультиках. Нет, что-то здесь другое…

У меня еще тряслись поджилки после бешеной езды. На велосипед было противно смотреть, а не то что садиться. Зойка, похоже, чувствовала то же самое. Не сговариваясь, мы пошли пешком, и это спасло нам жизни.

Я не преувеличиваю. Как тут еще сказать, когда во двор на приличной скорости влетает грузовик?!

Он промчался у самой бровки тротуара, сигналя и дребезжа бортами. Окажись мы на пути, снес бы… С выгоревшего на солнце тента скалился знакомый череп с костями. «Шишига» археологов! У людей в кабине были странно большие головы; казалось, что они в розовых гоночных шлемах, закрывающих лица.

Сворачивая к подъезду Скорятина, «шишига» влетела на газон, сломала молодое деревце и остановилась, с отчетливым стуком ударившись в стену. Водитель и пассажир вывалились из кабины, оставив дверцы открытыми. Поднимались они по стеночке.

– Опять пьяные! Они доездятся, – с презрением сказала Зойка. И охнула.

Я уже рассмотрел, какие там «шлемы». Щеки нарушителей были видны со спины. Когда один повернулся в профиль, оказалось, что у носа он держит очки. Дужки не налезали на распухшую физиономию. Тут на глаза ему попалась записка «Приема не будет». Воя и невнятно ругаясь, очкастый разорвал бумажку и стал топтать клочки.

Мы с Зойкой переглянулись.

– Как думаешь, Алеша, это считается оказали себя?

Я сказал:

– Похоже. Но при чем тут Жека?

Больной негодующе замычал, всем видом показывая, что он тут совершенно ни при чем. Но у меня на этот счет уже были кое-какие соображения.

– Выворачивай карманы, – приказал я.

Жека замотал головой и попятился. Понятно, теперь жди беготни с воплями, а в карманах может и не оказаться ничего важного. Как же братец достал меня со своим синдромом!

Я похрустел пальцами, как профессор Мориарти, и медленно пошел на брата. Жеке скорчишь рожу, и без всякой компьютерной графики со звуковыми эффектами он уже в игре: покраснел, запыхтел, глаза шальные – а вдруг это не я, а монстр? Нет, он знает, что монстры только в ужастиках, он видит, что перед ним брат. НО ВДРУГ?..

– Отдаш-ш-шь? – прошипел я.

Жека в ужасе пискнул, и…

Раз! – что-то дернуло меня сзади за пояс, и я больно плюхнулся копчиком на асфальт.

Два! – та же непонятная сила толкнула в грудь. Я упал навзничь, мелькнуло небо, и надо мной, капая слюнями, нависла оскаленная морда.

– Фу! – не растерялся Жека. – Ффой! Аёфа ффой!

Я ничего не разобрал, кроме команды «фу!». Гораздо важнее то, что ее понял Гражданин Собакин. Слез с меня, напоследок больно даванув лапой под ложечку, и уселся – пасть до ушей.

– Ну, Москва дремучая, видите, какой это пёс? – хихикала Зойка.

– Фто-оже-ой? – предположил Жека.

– Не сторожевой и не ездовой. Глянь, холка чистая, шерсть густая. Этот пес ошейника не знал, в упряжке не ходил. Он охотничий! Медвежатник.

– Прямо-таки медвежатник? – Я посмотрел на Гражданина Собакина. Мелкий он был. Не внушительный. И хвост этот бубликом…

– Кто тут сомневается, великий нанайский охотник Дерсу Узала? – съехидничала Зойка. – Забыл, как тебя только что валяли?.. Лайки так хватают медведя за окорока и заставляют сесть.

– А защем шажать ведведя? – не понял Жека.

– Чтобы не убежал или на охотника не бросился, Москва дремучая!

Потрясенный героизмом Гражданина Собакина, Жека притих и позволил обшарить себе карманы. Я выгреб пригоршню блестящих шариков, отвинченных от музейной кровати.

И в тот же миг у меня заломило зубы.

Глава XX. Собака с неправильной кличкой

Я не стал дожидаться, когда мне разнесет щеку, как брату, и разжал руку с шариками.

Щелк! – один шарик скатился с ладони и упал на асфальт. А мне в коренной зуб, в самый нерв, как будто ввинтили штопор! Уй-я-а! Меня-то за что?! Понял, понял уже: держать у себя шарики – больно, а выбросить – НЕСТЕРПИМО больно. Верну их в музей. Сейчас и верну. Ага, немедленно! Мухой!

Я так сжал в кулаке оставшиеся шарики, что вырвать их можно было, только разрубив пальцы. Нагнулся за упавшим (штопор тем временем досверливался до мозга)… Шарик откатился к Жеке – в аккурат под правую ударную ногу. Сообразив, что сейчас будет, я бросился спасать музейное имущество.

Успели оба: Жека пнул изо всей силы, но мгновением раньше я грудью упал на шарик.

Блаженство… Подумаешь, влетело по ребрам кроссовкой. Главное-то, главное – штопор остановился! Зубы ломило, но терпимо – так бывает, когда в жару хватишь воды из холодильника.