Стивен Кинг - Кошачье кладбище

К девяти вечера он пересекал шоссе и возвращался домой, где ждали (почти такие же привычные) ласки жены. Так часто и с таким удовольствием они предавались любви разве что в медовый месяц. Рейчел уверяла, что все дело в чистой воде из артезианского колодца. Луис склонялся к тому, что причиной всему — чистый воздух.

Трагическая смерть Виктора Паскоу в первый же день учебного года стала забываться как студентами так и самим Луисом. Помнили о ней (и, конечно, горевали) только его близкие. С отцом покойного Луис разговаривал по телефону: тот сдерживал слезы, голос, слава Богу, был не особенно выразителен. Он хотел убедиться, все ли сделал Луис, чтобы спасти его сына. Луис заверил его, что персонал сделал все возможное. Он не стал говорить, как сначала все оцепенели от ужаса, увидев кровавое расползающееся пятно на ковре и то, что Виктор уже был почти мертв. Не стал он говорить, что сам он никогда этой смерти не забудет. А те, для кого Паскоу — лишь жертва несчастного случая, конечно, забыли о нем.

Помнил Луис и сон, и лунатическую прогулку. Но сейчас все виделось так, словно произошло с кем-то другим или мелькнуло на телеэкране. Точно так же вспоминалась ему встреча с проституткой шесть лет назад в Чикаго. Что-то маловажное, побочное, ушедшее, оставившее лишь эхо.

А о том, что Паскоу сказал или хотел сказать, он и вовсе не вспоминал.

На Ведьмину ночь ударил мороз. Забавы начались с дома Крандалов. Элли довольно ухала и охала, скача на метле по кухне. И Норма отдала ей должное:

— Джад, я такой симпатяги-ведьмы в жизни не видела!

Джад кивнул, раскурил сигарету.

— А где Гейдж? Я думал, он тоже ряженым будет.

И верно, сначала хотели взять с собой и Гейджа. Особенно Рейчел. Она с Мисси Дандридж придумала костюм жука, усами должны были служить изогнутые проволочные вешалки, обернутые черной бумагой. Но у малыша вдруг открылся бронхит, и, послушав его легкие, Луис запретил всякие вылазки. Тем более что на улице похолодало. Рейчел хотя и огорчилась, но поддержала мужа.

Элли пообещала поделиться с братом сладостями, но уж очень картинно она сочувствовала малышу. Наверное, рада в душе, подумал Луис, что избавилась от «конкурента» и все внимание достанется ей одной.

— Бедный Гейдж! — скорбно вздыхала она, будто брат лежал на смертном одре.

А «бедный Гейдж», и не подозревая о том, чего лишился, преспокойно сидел на диване и смотрел мультфильм. Рядом с ним дремал Чер. На соболезнование сестры Гейдж отозвался лишь одним восклицанием: «Элли-яга!», и снова вперился в телевизор.

— Бедный Гейдж! — повторила она и, поднатужившись, изобразила еще один печальный вздох. Луису вспомнились крокодиловы слезы, и он улыбнулся. Элли потянула его за руку: — Ну, пойдем, пап! Ну, пошли!

— У Гейджа с горлом неважно, — объяснил Луис Джаду.

— Вот досада! — покачала головой Норма. — Ну, ничего, зато на будущий год больше радости будет. Ну-ка, Элли, открывай свой мешок… держи!

Старуха взяла из блюда на столе яблоко и маленькую шоколадку, но не удержала. Узловатые пальцы совсем не гнулись, Луису рука показалась похожей на клешню. Он подобрал покатившееся по полу яблоко, Джад — шоколадку и бросил Элли в мешок.

— Дай-ка, милая, я тебе другое яблоко выберу, — предложила Норма. — То теперь с мякушкой, нехорошее.

— Очень даже хорошее, — возразил Луис и потянулся к дочкиному мешку, но она отступила на шаг и закрыла мешок.

— Не хочу с мякушкой! — И изумленно-негодующе воззрилась на отца. — Там, где мякушка, будет гнить!

— Элли, ты ведешь себя неприлично!

— Не ругайте ее! Она верно говорит, — заступилась за девочку Норма. — Только от детей правду и услышишь. Верно, детка, яблоко с мякушкой загнивает.

— Спасибо, миссис Крандал! — вежливо поблагодарила Элли и бросила на отца укоризненный взгляд.

— Кушай на здоровье, детка, — улыбнулась Норма…

Вслед за Джадом вышли на веранду. По тропинке к дому неслись два «привидения». Элли сразу распознала товарищей по школе и повела их на кухню, за добычей. Джад и Луис остались одни.

— У Нормы, судя по всему, обострился артрит, — заметил Луис.

Джад кивнул, затушил сигарету о донышко пепельницы.

— По осени и зиме всегда мучается. Но сейчас, видно, совсем худо дело.

— А что говорит ее врач?

— Да ничего не говорит. Норма давно ему не показывалась.

— Что так? Почему?

Джад взглянул на Луиса. В ярком свете фар большой машины, поджидавшей «привидения» у дороги, во взгляде его сквозила беззащитность и беспомощность.

— Ладно. Все откладывал, думал, потом как-нибудь выберу удобный момент, попрошу. Но у друзей, похоже, всякий момент — удобный. Не могли б вы ее осмотреть, а?

Из кухни донеслись завывания, потом, как сова, заухала Элли — она всю неделю репетировала. Для Ведьмина дня самые подходящие звуки.

— Норму еще что-нибудь беспокоит? Может, она боится чего-то? — спросил Луис.

— У нее появилась боль в груди, — тихо сказал Джад. — К доктору Уайбриджу она больше не хочет ехать. И я за нее тревожусь.

— А сама-то она как?

— Думаю, боится, оттого и к доктору не едет, — помолчав, ответил Джад. — В прошлом месяце ее давнишняя подруга умерла от рака. Они сверстницы. И Норма боится.

— О чем речь?! Конечно, с радостью помогу, осмотрю.

— Спасибо, Луис, — расчувствовался старик. — Как-нибудь вечерком вдвоем на нее нажмем и… — Джад не договорил, склонил голову набок, испытующе взглянул в глаза Луису. И незаметно — Луис не уследил сразу, а потом, как ни вспоминал, не смог, только голова закружилась, взгляд у старика переменился, в нем мелькнуло осознание: что-то в жизни безнадежно сломалось. Они смотрели друг другу в глаза доверительно и открыто. Но как быть и что делать, Луис не успел сообразить.

На кухне ухали, завывали на разные голоса «ведьмы» и «привидения». Вдруг их разноголосый хор стих, и тишину прорезал испуганный вскрик.

— А-а-а! Папа! — донесся до Луиса безмерно испуганный вопль Элли. — Папа! Миссис Крандал упала!

— О Господи! — простонал Луис.

Элли выскочила на веранду, как была в черном, «ведьмином» балахоне, с метлой в руке. Подведенное зеленым лицо вытянулось: ни дать ни взять — пигмей в последней стадии алкогольного опьянения. За ней с криками вылетели оба «привидения». Джад с необыкновенным для старика проворством и легкостью бросился на кухню. Нет, даже не бросился, а вихрем влетел. Окликнул жену.