Александр Варго - Гурман
«Очень просто, — холодно ответил внутренний голос. — После такого количества спиртного тебя можно было на фарш провернуть, и ты бы этого не заметил».
Между тем Слон снова заворочался и заявил:
— Какая еще повязка? Зачем?
Гунн молча смотрел на старуху, которая, не обращая на них внимания, продолжала неторопливо чистить лук. В ее размеренных движениях ощущалась какая-то зловещая прелюдия. Все это было похоже на приготовление к операции, когда хирург раскладывает на салфетке свои скальпели.
«Зачем ей лук? Собирается накормить им Слона до блевачки? Кто это?! Что это за кривоносое чучело? — вспыхивала в мозгу Гунна одна и та же мысль. — Дантист говорил, что, не зная врага, невозможно вести с ним бой. Вот он наверняка что-нибудь придумал бы. Но Дантиста тут нет. Есть я, спеленатый скотчем, и Слон, прибитый к полу собственного дома, как лягушка перед препарирова-нием.
Живодер.
Твою мать!.. Неужели?»
Гунн моментально вспотел. Он даже гипотетически не допускал такого поворота событий, но реальность отрезвляла, била наотмашь.
Беда уже приключилась. Нужно было что-то делать, причем немедленно. Интуиция подсказывала Гунну, что эта скрюченная вобла не будет всю ночь чистить лук. О том, что может последовать после того, как она закончит, парень даже боялся думать.
— Кто ты? — спросил Георгий, голос которого звучал почти грозно. — Может, ответишь? Какого черта тебе нужно?
В какой-то момент Гунн подумал, что старуха не слышит его, но она неожиданно посмотрела на него. Гунн выдержал ее взгляд, хотя внутри у него все сжалось.
Она подняла нож, прислонила его тупой стороной к бескровно-высушенным губам и зашипела по-змеиному. Потом ведьма опять вздохнула и продолжила монотонно чистить лук.
— Гоша, вытащи меня, — снова заскулил Слон. — Мне страшно!
— Если бы я мог, — процедил Георгий.
— Кто это? От него воняет!
Гунн и сам уже чувствовал, как с появлением его детского кошмара воздух стал затхлым, даже гнилостным. Старуха заживо разлагалась, прямо как прокаженная.
Наконец она закончила с луком и отодвинула ведро в сторону. Ведьма внезапно ткнула ножом в грудь Слона и слегка приподняла лезвие, надрывая плоть. Гунн совершенно не к месту подумал, что именно так проверяют, хорошо ли прожарено мясо.
Слон закричал, его громадное пузо тряслось и колыхалось как студень. Старуха поплелась к шприцу. Пока она возилась с ампулой, Слон продолжал неистово дергаться, словно через него пускали ток. Гунн смотрел на него, не в силах отвести взгляд. Правая нога толстяка постепенно высвобождалась, поскольку штырь, которым она была приколочена, оказался короче остальных.
«Давай! — мысленно умолял он своего гигантского друга. — Вырви чертовы гвозди и сотри в порошок эту ворону!»
Но шансов на это было мало. Гунн со смешанным чувством ужаса и сострадания глядел на Слона, который кричал и елозил на окровавленном полу.
Ступня вышла из металлического стержня со звуком, какой бывает, если уронить мокрое полотенце на кафельный пол. Слон взвыл, но не перестал дрыгать другой ногой, все еще пришпиленной.
Старуха засуетилась, кряхтя и шипя, тряся своими тряпками, кинулась на Слона. Ее проворность поразила Гунна. Она ловко сделала укол в шею дорожному капитану. Тот ойкнул и сразу же обмяк. Ведьма покопалась в сумке, вытащила молоток, новый гвоздь, тяжело вздохнула и присела у ног Слона.
Гунн зажмурился. Звонкие удары, последовавшие за этим, еще долго резонировали в его мозгу.
Слон больше не кричал. Наверное, этого и добивалось существо, замотанное в тряпье. Когда Гунн открыл глаза, освободившаяся нога байкера была вновь пригвождена к полу, а старуха ковыряла ножом ляжку Слона. Василий молчал, лишь прерывисто дышал.
— Что ты собираешься с ним делать? — хрипло спросил Гунн и напряг мышцы.
Можно попробовать сломать водопроводную трубу. Сантехника у Слона неважная. А что дальше? Руки и ноги все равно останутся связанными.
Между тем старуха извлекла из сумки бутылку уксуса, открыла ее и плеснула на ляжку Слона. Он даже не пошевелился. Более того, на губах толстяка появилось нечто смахивающее на улыбку.
— Слон, — позвал его Гунн. — Вася!
— Я люблю мотоцикл, — растягивая слова, произнес Слон и хихикнул. — Да, свой байк и Мышонка.
Старуха взяла нож и присела над головой Слона.
Гунн изо всех сил рванулся вперед. Труба спружинила, и его отбросило назад. Он потянул тело вперед и услышал звук надлома. Еще немного!..
— Помогите! — взревел он, видя, что ведьма начала срезать скальп с головы Слона.
Кожу она ловко заворачивала наверх, придерживая пальцами.
— Эй, кто-нибудь! Отойди от него, сука!
Георгий набрал в легкие воздуха и изо всех сил потянул тело вперед. Труба отопления лопнула, и он тут же по инерции грохнулся лицом в пол. Из разбитого носа хлынула кровь, перед глазами заискрились всполохи, но Гунн быстро пришел в себя и перекатился на спину. Из вырванной трубы начала хлестать вода.
Георгий изо всех сил вращал кистями, ослабляя скотч. Ему уже начинало казаться, что его руки стали свободнее, как вдруг над ним нависло рыхлое лицо старухи. В плечо что-то резко кольнуло.
Гунн взбрыкнул ногами. Старуха исчезла. По телу прокатилась ледяная волна. Он ощутил странную тяжесть в ногах, которая постепенно охватывала его целиком. Лоб покрылся липкой испариной, на грудь будто бы свалили каменную глыбу.
Крепкие жилистые руки подтянули его обратно к развороченной трубе. Послышался треск разматываемого скотча.
«Какая она все-таки сильная, — пронеслась в голове глупая мысль. — Она? Может, это все-таки он?»
— Ты Олег, тот самый маленький хорек? — прогундосил Георгий, нос у которого был сломан.
Старуха не ответила.
Гунн постепенно впадал в прострацию. Предметы начали терять свои привычные очертания, их контуры поблескивали, как золотистые рамки в солнечных бликах.
— Помогите кто-нибудь, — прокаркал он, едва ворочая языком.
Старуха, не меняясь в лице, сдавила его сломанный нос, окончательно перекрыла кислород. Прикосновение ее пупырчатых пальцев было холодным и липким, будто на юношу заполз слизень. Он вскрикнул от боли и отвращения.
Старуха куда-то ушла, а когда появилась, в ее руках был топор. Она толкнула Слона ногой в живот, присела и сняла с его глаз повязку. Слон поднял голову. Старуха ухмыльнулась, а толстяк закричал.
Перед тем как Георгий провалился в небытие, его тускнеющий взгляд запечатлел безумный кадр. Старуха поднимала топор. С торжественной неторопливостью, как палач. Выше, выше! Тряпье задралось. За бледно-синюшными кистями с кривыми пальцами начинались нормальные человеческие руки. С обычной розовой кожей.
«Перчатки?» — понял Гунн с каким-то странным удовлетворением, как если бы наконец-то получил ответ на вопрос, давно мучивший его.
После этого веки его опустились. Над ним сомкнулась вязкая, обволакивающая пустота.
Утром Катю разбудил звонок.
Она с трудом подняла голову с подушки, взглянула на часы и скривилась — половина двенадцатого. В последние дни пробуждение становилось настоящей пыткой, тело ломило так, будто Катя всю ночь занималась прополкой огорода. Впрочем, вчерашний вечер она провела не у телевизора, а была занята чтением книги Олега.
Звонок повторился. Катя накинула халат и пошла открывать дверь.
Ее изумлению не было предела, когда она увидела своего дядю. Да, это был Павел Огарков, родной брат мамы. Девушка почти не знала его, видела всего пару раз. Покойная мама не очень охотно говорила о нем, но посылки и денежные переводы в колонии отправляла регулярно.
— Доброе утро, — сказала она без особой теплоты.
— Привет, — коротко бросил мужчина.
На нем была джинсовая рубашка с расстегнутым воротником, не закрывающим фрагменты блеклых тюремных наколок на загорелой груди. Глядя на них, Катя непроизвольно по-думала о Гоше. У того тоже были татуировки, но красивые и яркие.
— Что, даже внутрь не пустишь? — с насмешкой поинтересовался Павел, и Катя торопливо посторонилась, пропуская дядю.
Они прошли в дом. Мужчина бесцеремонно плюхнулся на диван, достал из кармана четки и принялся их перебирать. При этом он нахально пялился на оробевшую Катю, задерживая пристальный взгляд на ее стройных ногах.
— Может, чаю? — нерешительно предложила она.
Павел хмыкнул, и Катя почувствовала, как в ней закипает раздражение. Приперся после очередной отсидки и уставился как на стакан с водкой. Чего ему надо?
— Я свои чифиры уже отпил, — сказал он.
— Тогда чем могу быть полезна, дядя Паша? Извините, но у меня мало времени, — проговорила она.
Мужчина вновь усмехнулся, пожирая ее глазами. Молчание становилось невыносимым.
— Я хотела принять ванну. Если вам надо что-то сказать, говорите.
