Нэнси Коллинз - Окрась это в черное

(Ты – Первый из моих Женихов. Первый, кто летит со мной в свадебный полет. Не страшись меня, Вильям Палмер. Это твоя награда за годы заботы. Тебе оказана честь.)

Палмер дрожал, ощущая, как у него встает и твердеет, отвечая на гормоны этой гордой фигуры. Он продолжал внушать себе, что этого ничего нет, что его не опустошает против его воли сияющая женщина, несущая его по небу, что на самом деле он просто свалился в обморок в луже собственной мочи в кухне. Даже в оргазме, трясущем и сминающем тело, как старую газету, он все твердил себе, что это только сон.

Проснулся он в каком-то саду. Он был гол, джинсовые шорты где-то потерялись. Голова гудела чудовищным похмельем, в паху было липко и пахло сексом. Палмер перевернулся на живот и заплакал, раздирая скрюченными руками траву. Потом его вырвало.

Раздался хруст сломанной ветки, и Палмер стал оглядываться, чем бы себя прикрыть. Он застыл при виде юной местной девушки с корзиной фруктов на голове. Девушка таращилась на него. По ее миниатюрной фигуре, по форме глаз и скул он понял, что она из ланкондоанов – чистокровных потомков древних царей майя, что правили здесь до прихода конкистадоров. Девушка смотрела с любопытством, не испуганная и не встревоженная его наготой.

– Вам нехорошо, сеньор?

Палмер захохотал, отчего девушка посмотрела на него еще более странно.

– Что да, то да! Нехорошо – это точно сказано!

Он захохотал еще сильнее, и тут его снова вырвало.

8

Соня несколько заспалась и чуть не пропустила похороны. Она успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как гроб Ширли Торн опускают в место последнего упокоения. Гроб был из черного дерева и в закатном солнце блестел как вороненый щит. Огромный венок лежал на гробе, вцепившись в него, как паук. Когда каждый плакальщик бросил традиционную горсть земли, группа распалась и потекла к фаланге черных лимузинов, «роллсов» и «БМВ».

Соня стояла в сторонке, укрывшись за статуей скорбного ангела. Она искала в толпе лица родственников и друзей, но никого не узнала, кроме Джейкоба Торна.

Он выглядел заметно старше, чем при их последней встрече пять лет назад. Железо воли и сталь решительности, которые сделали его многократным миллионером, поддались ржавчине. Джейкоб Торн, один из самых могущественных промышленников по эту сторону от Говарда Хьюза, стал стариком. Когда последние плакальщики пожали ему руку и пробормотали соболезнования, Торн не двинулся за ними прочь с кладбища. Отец Дениз остался стоять у раскрытой могилы жены, сцепив руки перед собой, глядя в яму, будто провидя в ее глубине будущее. Как оно, впрочем, и было.

Соня вышла из укрытия, прошла мимо надгробий, будто маневрируя на танцплощадке. Она знала, что это не ее отец. По крайней мере не той «ее», что называла себя Соня. Открыв рот, она уже готова была произнести «мистер Торн», но с ее губ слетело другое слово:

– Папа?

Джейкоб Торн поднял глаза от могилы жены. Он, кажется, не удивился, увидев Соню. Но и обрадован тоже не был. Лоб его нахмурился, морщины стали резче.

– Почему-то я знал, что ты здесь будешь.

– Мистер Торн, я вам нужен?

Шофер Торна направлялся в сторону могилы – крупный мужчина с явно выпирающей из-под пиджака кобурой.

Торн отпустил телохранителя движением руки. Соня увидела старческую пигментацию на коже.

– Все о'кей, Карл. Эта дама мне знакома.

Соня подошла к Торну, стоящему у края могилы. Там, внизу, было очень темно. И одиноко.

– Я... мне очень жаль. Она... она страдала?

Торн пожал плечами – худыми и тонкими.

– По-своему. Но страдать – это всегда было прерогативой Ширли. Она была создана для мученичества. Переживать из-за Дениз – только это удерживало ее в живых. – Он глянул колючими глазами. – Ты ее убила, ты это знаешь? То, что ты сделала в ту ночь, в ночь, когда она наконец смирилась со смертью Дениз, было началом ее конца. Она просто не хотела жить.

– Пожалуйста, поверь мне: я только хотела ей помочь. Избавить ее от безумия. Я не хотела ей плохого. Она... она была моей матерью.

Бледное лицо Торна вдруг налилось кровью, и он задрожал. Вытащив из нагрудного кармана платок, он промокнул лицо.

– Черта с два! Я знаю, кто ты и что ты, и ты не Дениз!

– Нет, я больше не Дениз. Но когда-то, давным-давно... целую жизнь тому назад...

Соня наклонилась, взяла горсть земли. Она была влажной и жирной между пальцами и ударилась о гроб матери с глухим стуком.

– Мистер Торн, я не просила, чтобы меня привели в этот мир. Как не просила Дениз, чтобы ее увели из него. Я не по своему выбору стала тем, кто я есть.

Торн снова поглядел на нее, и колючий взгляд на этот раз был не так колюч.

– Да, я думаю, что нет.

– У меня иногда бывают воспоминания. Бывают туманные, а есть и очень яркие. Мне помнится день рождения – дети, клоун, катание на пони...

Торн коротко засмеялся, будто был приятно удивлен этим напоминанием.

– Этого ты не можешь помнить! Тебе было только два года... – Он оборвал себя, стиснув платок комом. – То есть Дениз было только два года.

– Ваша жена была в платье с воротником «Питер Пэн» и с широкой юбкой – она была очень красива. И счастлива. А именинный пирог был ванильный с розовыми цукатами...

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Глаза Торна блеснули яростью и слезами. Голос его напрягся на грани срыва. – Мало того, что я потерял жену, ты хочешь заставить меня снова пережить потерю дочери?

– Мистер Торн, есть иное место, вне этого мира. Их на самом деле много – таких мест. Каждый человек, мужчина, женщина или ребенок, несет в себе ключи от неба и ада. Видов рая столько же, сколько живых существ. И вариантов вечного проклятия тоже бесконечно много. Я хочу, чтобы вы знали: ваша жена теперь счастлива.

– Это уже говорил священник, – презрительно фыркнул Торн. – «Джейкоб, она в лучшем мире. Страдание не коснется ее». Ха!

– Мистер Торн, вы не считаете, что я до некоторой степени авторитет в вопросах сверхъестественного?

Торн посмотрел на нее удивленно, будто до него только что дошло, что существование вампира действительно может быть свидетельством существования чего-то помимо могилы, червей и савана.

– Мистер Торн, ваша жена покоится в мире. Понимаете, небеса значат для каждого свое. А для вашей жены небо – это день в 1955 году, день рождения ее единственной дочери.

Торн кивнул.

– Да. Да, я понимаю, где это может быть. Я... Боже мой! Слезы покатились по его щекам. Наверняка первые настоящие слезы после смерти жены. Плечи его затряслись, будто он готов был свалиться в открытую могилу.

– Боже мой! Дениз...

Он протянул к ней дрожащую стариковскую руку, но ее уже не было.