Елена Арсеньева - Большая книга ужасов – 68 (сборник)

– Чем же ты провинился перед ней, что она тебя прокляла? – осторожно спросил Тимофеев.

Из-под земли донесся тяжкий вздох:

– Да ничем я не провинился! Приворотное зелье пить не стал, на землю вылил! Только и всего!

– Какое зелье? – очумело спросил Тимофеев.

– Приворотное, – снова вздохнула тьма. – Ульяна, вишь ты, меня причаровать решила. Любила крепко! А я другую любил. И никто мне, кроме Марьюшки моей, не был надобен. Но Ульяна как ума лишилась! Пошла к нашей деревенской ведьме Марфе Ибрагимовне за помощью. Ну, та дала ей какое-то варево приворотное, а сама тайно меня предупредила: не пей, мол, худо будет, причарует тебя Ульяна – не отвяжешься, вся жизнь твоя прахом пойдет.

– Загадочно, – пробормотал Тимофеев, против воли заинтересовавшись таким поворотом сюжета. – Нет, правда загадочно! Сама делает приворотное зелье и сама же предупреждает, чтоб вы не пили…

– Да ничего тут загадочного нет! – с досадой ответил его предок. – Марфа Ибрагимовна теткой моей была по матери, ну и зла мне не желала – относилась по-родственному. А главное – Павел, сын ее, мой братан[6], без памяти любил Ульяну! И Марфа Ибрагимовна знала: Ульяна до того на меня разозлится, когда я зелье выплесну и от ее любви откажусь, что согласится за Павла замуж пойти. Так оно и получилось… Да только спустя год прокляла меня Ульяна страшным проклятием!

– Спустя год? – удивился Тимофеев. – Странно. А чего же она так долго ждала? Или вы ее еще чем-нибудь обидели?

– Да я ее с тех пор и в глаза не видел, не то чтобы обижать, – ответил тот, кто лежал в могиле. – Ушел в город на заработки и Марьюшку с собой забрал. Там наш сын родился, там я жил до самой смерти, а потом жена увезла меня хоронить в родные места, как исстари ведется. Прокляла меня Ульяна все за ту же старую обиду! А только через год ей это удалось, потому, что к тому времени она сама ведьмой сделалась вместо умершей Марфы Ибрагимовны. И сразу в такую силу вошла, что Марфа Ибрагимовна позавидовала бы ей, кабы могла. Ну и, поведьмившись, сквиталась Ульяна со мной от всей своей злобной души и черного сердца! Проклятие ее в могилу сводит всех мужчин в нашем роду, лишь только им тридцать семь лет исполнится!

Если бы у Тимофеева в душе оставались еще какие-то запасы страха, он бы сейчас испугался до онемения, потому что вмиг вспомнил: отец его скончался именно в тридцать семь лет. Как говорили, сгнил заживо от непонятной болезни… Тимофеев был тогда совсем мальчишкой. И, насколько он помнил разговоры о своем деде, тот тоже умер в этом возрасте – и тоже от страшной и непонятной болезни. А теперь… теперь Тимофееву до тридцати семи оставалось всего три дня! Значит, через три дня настанет его черед сойти в могилу, а вместо него будет гнить заживо оживший мертвец? А потом проклятие настигнет Ваську?! Но сначала Ваське придется вырасти без отца, как вырос Петя Тимофеев?..

Да, Петр Васильевич испугался бы, но, как ни странно, внезапно им овладело какое-то леденящее бешенство, жуткая злость на эту вздорную бабу, на эту ведьму, которая из-за отвергнутой любви сводит преждевременно в гроб множество людей и угрожает не только ему, но и его сыну. Это бешенство, как ни странно, не помутило Тимофееву разум, а помогло мыслить холодно и здраво… и даже вернуло какое-то подобие чувства юмора.

– Что-то больно много ведьм в вашей деревне развелось, – попытался улыбнуться он непослушными губами. – Как она называлась, кстати, деревня-то?

– Змеюкино, – вздохнула могила. – Ведьм было только две, а змей, вишь ты, множество. С того и прозвали Змеюкином.

– Змеюкино… – пробормотал Тимофеев, думая, что мог бы и сам догадаться. – А как фамилия была этой Марфы Ибрагимовны? Не Угрюмова ли?

– Угрюмова, – прозвучало глухо. – И Ульяна стала после свадьбы Угрюмовой.

Тимофеев вспомнил: письмо про завещание ему прислала какая-то Угрюмова В. У.

Угрюмова Ульяна? Но что такое буква В.? Почему она стоит перед именем? Не значит ли это – ведьма Ульяна?!

Что вообще происходит? Судя по словам далекого предка, ведьма Марфа Ибрагимовна Угрюмова умерла давным-давно, еще тогда, когда сам предок был жив. Каким же образом она могла сейчас завещать нынешнему Петру Тимофееву свой дом? Или это были какие-то происки той же В. У. Угрюмовой – ведьмы Ульяны? И все проделано только для того, чтобы Тимофеев приехал в Змеюкино?

И он отправился туда, но повернул назад из-за звонка Феликса, и тогда…

…тогда его начали мучить эти ужасные сны, а в доме – происходить невесть что. Говорящий портрет… сын, который мяукает по ночам, а днем скачет по балконам, как кот…

Ладно, о странностях сына Тимофеев подумает немного погодя – на досуге. Сейчас надо срочно посоветоваться с предком, как же отвязаться от Ульяны. Чтобы и мертвого она не мучила, и живого в гроб не сводила.

– Как от Ульяны избавиться, знаешь? – спросил напрямик.

Из-под земли донесся глухой унылый смешок:

– Кабы знал, неужто сам не избавился бы?

– Странно… – пробормотал Тимофеев. – Почему же портрет посоветовал мне с тобой поговорить?

– Какой портрет? – Подземный голос зазвучал настороженно. – Уж не Марфы ли Ибрагимовны?!

– Ее, чей же еще! – кивнул Тимофеев. – Вообще-то у меня только половина портрета…

– Нашел кого слушать! – рассердился предок. – Ведьма всегда ведьмой останется. Вот понадобилось ей Ульяну для Павла заполучить, она и дала мне добрый совет. Однако этим же самым меня на проклятие обрекла, и не только меня, но и всех прочих Тимофеевых. Ведьмин добрый совет… эх! – Он горько вздохнул. – Один только человек был в нашей деревне, который умел ее козни расстраивать, да и того извела, сжила со свету Марфа Ибрагимовна! Звали его знахарь Кузьмич, и доподлинно он все на свете знал про ведьминские происки.

– Ты говорил, все ваши деревенские здесь похоронены? – быстро спросил Тимофеев. – Значит, и этот знахарь Кузьмич тоже здесь лежит? А нельзя ли у него помощи попросить?

У Тимофеева немножко что-то как бы смещалось в голове: просит мертвеца, чтобы тот у другого мертвеца помощи просил, – ну не чистое ли это безумие?! Однако деваться было некуда – приходилось следовать безумной логике происходящего.

– Я бы его попросил, – вздохнул обитатель могилы. – Да нету здесь могилки Кузьмича. Марфа Ибрагимовна знахаря-то не убила, а банником обратила. Так он и обретается в образе силы нечистой – не на этом свете, не на том.

– Значит, что, пропали мы оба? – с безнадежной злостью воскликнул Тимофеев.

Его предок не успел ответить. Вдруг налетел ветер, взвился смерчем, а ночь стала, кажется, еще темней. А потом что-то тяжелое, громоздкое вонзилось в землю рядом с Тимофеевым!