Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад

Он спокойно встретил ее горящий взгляд.

— Вы имеете в виду именно то, что сказали?

Паулина кивнула.

— Ну, это не новость. Гёте однажды встретил самого себя — по дороге на Веймар, кажется. Но у него это не перешло в привычку. Как давно это началось?

— Да всю жизнь! — ответила она. — С перерывами… долгими перерывами, насколько я помню. Иногда месяцы и годы ничего не происходило, только сейчас стало случаться все чаще. Бред какой-то… этому никто не верит, но это так.

— Это ваше точное подобие? — спросил он.

— Это я, — кивнула она. — Оно появляется издалека и приближается ко мне, и мне страшно… страшно, что однажды оно подойдет совсем близко. До сих пор этого не случалось: оно либо сворачивало, либо исчезало. Но так не может продолжаться все время, когда-нибудь оно подойдет прямо ко мне — и тогда я сойду с ума или умру.

— Почему? — быстро спросил он.

И она тут же ответила:

— Потому что боюсь. Ужасно боюсь.

— Но я не совсем понимаю, — сказал он. — У вас есть друзья, вы не пытались поделиться своим страхом с кем-нибудь из них?

— Поделиться своим страхом? — Паулина словно застыла в кресле, вцепившись пальцами в плетеное сидение так, словно хотела придушить собственное бешено стучащее сердце. — Как я могу поделиться с кем-то своим страхом? Разве кто-то другой сможет увидеть его, встретиться с ним?

Свободно откинувшись назад, будто они говорили о каких-то обыденных вещах, Стенхоуп мягко заметил:

— Вы путаете две вещи. Задумайтесь чуть-чуть и вы поймете. Встретить его — это одно, и давайте оставим это до тех пор, пока вы не избавитесь от другого. Мы сейчас говорим о страхе. Неужели никто не смог освободить вас от него? Неужели вы никогда никого не просили об этом?

— Наверное, вы не поняли… — вздохнула Паулина. — Как это глупо с моей стороны… Давайте оставим эту тему. Посмотрите, сколько сил вкладывает миссис Парри в постановку…

— Море, — ответил он. — И Бог ее вознаградит. Но по заслугам. Скажите, понимаете ли вы, о чем я говорю? А если нет, может, вы разрешите мне сделать это для вас?

На лице Паулины застыло такое выражение, словно она исполняла неприятную обязанность, словно была что-то должна Стенхоупу и теперь намеревалась вернуть долг. Она вежливо переспросила:

— Вы собираетесь сделать это для меня?

— Это можно сделать, вы знаете, — продолжал он. — И делается это на удивление просто. Если вам больше некого попросить, почему бы не воспользоваться мной? Я здесь, в вашем распоряжении, и мы можем легко это уладить. Тогда вы, по крайней мере, избавитесь от своего страха, а что до встречи — если вы перестанете бояться, это будет совсем другая встреча.

— Но как я могу не бояться? — беспомощно спросила она. — Глупость какая…

— Не большая, чем вся эта ваша история, — ответил он. — А поскольку она не глупость, то и это не глупость. Мы все знаем, что такое страх и беспокойство. Ну да ладно… когда вы уйдете отсюда, подумайте про себя, что я взял на себя ваши страхи. Вы бы тоже сделали это для меня, если бы мне это было нужно, да и для любого другого. Ну и я возьму это на себя. Я стану думать о том, что приходит к вам, и представлять его, и знать, и бояться. А вам тогда бояться станет нечего.

Она растерянно взглянула на него. Похоже, он верил в то, что говорил. В конце концов, это же Питер Стенхоуп! Великий поэт. Лгут ли великие поэты? Нет. Но они могут ошибаться. Да, но она тоже может. Совершенно потерявшись в своих сомнениях, она протянула:

— Но я не понимаю. Это же не ваше… вы этого не видели. Как вы можете…

— А вы расскажете мне, и я буду знать. Ваша гордость от этого не пострадает. Вы уйдете отсюда, останетесь одна, начнете думать, что вам страшно… Ну разрешите мне поставить себя на ваше место и бояться вместо вас. — Он наклонился к ней и продолжал с легким нажимом: — Это легко, легко для нас обоих. Нужно только решение. Что, так уж сложно подумать про себя о том, что раз я за вас беспокоюсь, вам можно не стараться? А мне совсем не трудно немного понести вашу ношу.

Все еще озадаченная его странными словами, она ответила:

— Но как же я смогу перестать беспокоиться? Разве оно перестанет появляться, если я притворюсь, что ему нужны вы? Разве это ваше подобие бродит по улицам?

— Нет, — сказал он, — и вам вовсе не надо притворяться. Не думайте о том, с чем вы однажды можете встретиться… не думайте об этом сейчас. Если вы переложите свое бремя на меня, вам станет легче. Неужели вы не слышали, что нам заповедано нести бремя друг друга?[20]

— Но это значит… — начала она и остановилась.

— Знаю, — сказал Стенхоуп. — Это значит слушать с участием и думать не о себе, и беспокоиться не о себе, и тому подобное. Я ничего не имею против, особенно если это помогает. Но я думаю, что когда Христос или святой Павел, или кто-то еще сказал «носите», или что он там сказал на арамейском вместо «носите», то он имел в виду именно помощь, то есть тащить какой-то груз вместо кого-то, то есть нести бремя. Если вы все еще тащите свое, значит, я тут ни при чем, какой бы я ни был участливый человек. Впрочем, может, и нет нужды вспоминать Христа. Это простой житейский опыт. Я называю это для себя теорией обмена любовью. Я буду любить вас, вы — кого-то еще, он — кого-то дальше… Понимаете? Если вы передаете бремя мне, то не можете нести его сами; все, о чем я вас прошу, — обдумать это простое утверждение. По-моему, ничего сложного.

— А если я смогу… — нерешительно сказала она. — Если я могу… что бы вы там ни имели в виду, стану ли я это делать? Ну, то есть сваливать свое бремя на кого-то еще?

— Нет, если вы настаиваете на персональной вселенной, — ответил он. — Если вы отрицаете законы, общие для всех нас, если хотите жить отдельно в гордости, в гневе и в страхе, — ради бога! Но если вы все-таки решите присоединиться к лучшим из нас и станете жить, и смеяться, и стыдиться вместе с нами, тогда вам придется смиренно принять помощь. Вы должны научиться отдавать свое бремя другим и самой принимать чье-то еще. Не я создал вселенную, и это не моя вина. Но я уверен, что это вселенский закон, и не отдать свой груз — то же самое, что отказаться нести чужой. Вы увидите, это совсем легко, стоит только осмелиться.

— А как же самоуважение? — спросила она.

— Ах вот в чем дело! — грустно улыбнулся Стенхоуп. — Значит, вам для самоуважения нужно непременно пойти наперекор природе вещей, и Всевышний вам при этом — не указ. Что ж, если вам это так важно, прошу меня простить, не стоило мне предлагать другой путь. Хотя что тут особенно уважать…

Он замолчал. Паулина некоторое время растерянно смотрела на него. Она чувствовала его силу, понимала, что уже не может без него.