Александр Уваротов - 1945

Или репродуктор не выключили, или так было предусмотрено, что все операторы слышат разговор руководителя. Из скрытого динамика продолжал литься голос, заполняя все небольшое пространство.

«Чем это лучше предыдущего? Ну хотя бы тем, что Германия контролирует всю континентальную Европу и Северную Африку, подбирается к Ближнему Востоку. Войны на два фронта нет и не предвидится. Америка с нашей помощью плотно завязла на Тихом океане. Что еще мы увидели? Ах да, Советский Союз. Ситуация непонятная, поскольку мы не владеем полной картиной. Как вы знаете, эти включения – не настоящая Реальность, а ее проекции на операторов и наблюдателей. Осколки несуществующего мира… Что? Это вы говорили? Разумеется, профессор, но эти слова я привел только для того, чтобы сказать, что собственно Изменения еще не происходило, мы по прежнему рассматриваем возможные варианты, которые существуют только в виде маленьких отрывков вероятностного мира. Набора впечатлений всех тех, кто подключен к «Колоколу» и имеет способность чувствовать его усиленные сигналы… Конечно, вы это знали… Как? Простите меня, фюрер на прямой связи».

Репродуктор выключился. Бочкарев откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Это не должно произойти, ни при каком условии! Только, что я могу сделать? Точнее, что я должен сделать?

Бочкарев помедлил, а затем поднялся и вышел в коридор, чтобы тут же уткнуться в офицера с автоматом.

— К сожалению, вам дальше нельзя!

— Мне необходимо срочно переговорить наедине со штандартенфюрером Шталманом.

— Простите, лейтенант Кёллер, насчет вас мне даны ясные указания. Не пропускать ни под каким предлогом, до особого распоряжения штандартенфюрером. Со ним вы можете связаться по радио.

— Я так и сделаю.

Бочкарев вернулся к креслу, обошел его в раздражении несколько раз, сел.

Тогда ждать встречи с Ванником? Шталман ведь собирается их перевербовать, значит, некоторое время их никто не тронет. Ну и пусть собирается! Посмотрим, как это у него получится. А для нас главное – подыграть, согласиться, а там, едва появится возможность – к нашим. Может, Ванник все это уже обдумал, у него опыта намного больше.

Бочкарев хмыкнул. Да, с голыми руками на автоматы Ванник не пошел бы. И других не отправил. Нашего врага нужно побеждать умом. Умом и ловкостью.

Он посмотрел на часы. Начало шестого. Вот только с Сигрун плохо вышло. Может, если бы не так внезапно, а постепенно, исподволь, медленно – она ведь обязательно поймет, согласится, она же умная! Или немецкие девушки с длинными косами до земли никогда поступятся пресловутой арийской чести? Мы никогда не сдадимся…. было бы из-за чего. Нет, превосходим мы их по всем статьям, по мечтам, по стремлению к счастью, не маленькому суетному счастью одного человека повелевать миром, а по всеобщему, когда всем, без чинов, без условий, без знаков и посвящений. Потому что счастье с посвящением, это не счастье, а вредное глупое самомнение, которое счастьем называться не должно… не должно… просто счастье, без разбору… а если с разбором и посвящением, то… то не счастье, а… а…

Его тормошили за плечо. Бочкарев встрепенулся, попытался вскочить, но, увидев Сигрун над собой, откинулся назад.

— Берхард, приготовьтесь, — произнесла она негромко и села в свое кресло. — Через несколько минут будет последнее включение.

— Последнее?

— Да.

— Последнее? То есть, произойдет окончательное Изменение? Не только для нас, а и для всего мира?

— Да, — совсем тихо произнесла она, закрывая рукой микрофон.

Она собиралась еще сказать что-то, но, прерывая ее, комнатку заполнил голос из репродуктора.

— Господа, приготовьтесь. Предыдущий вариант фюрер не одобрил, поэтому мы попробуем сейчас уменьшить величину воздействия. Надеюсь, это будет предпоследний вариант. Да, я знаю, что мы все устали, но прошу продержаться еще немного. Как вы знаете, четвертое апреля – последний срок, который указали Высшие Неизвестные для Изменения, поэтому нужно закончить все сегодняшним утром… ну хорошо, хорошо, я знаю ваше неприятие подобной формулировки, поэтому воспользуюсь научной терминологией – окно благоприятных возможностей ограничивается сегодняшним днем. После этого включения мы сделаем перерыв, чтобы вы могли восстановить силы и выпить…

Дальше Бочкарев уже не слушал.

— Почему он сказал, предпоследнее? Ты что-то знаешь и скрываешь? — спросил он, привставая с кресла.

— Ты знаешь, где находится Новая Швабия? — спросила Сигрун.

— И кто такие эти Высшие Неизвестные?!

— Они… как бы объяснить… кто-то из ученых называет их персонифицированным фактором стабильности. Просто законом природы, который поддерживает Универсум в относительном постоянстве и позволяет меняться не как угодно, а… в общем, это неважно. Новая Швабия не на Земле, не на нашей Земле, и попасть в нее можно через определенные места.

— Ты не договорила про Неизвестных.

— Дались тебе Неизвестные! Я думаю, что они обладают Разумом, и они очень древние. Высшие Неизвестные как стражи реальности, не дают менять ее произвольно. Мы часто выходили с ними на контакт – но это вначале, затем все реже и реже. А без них поменять что-либо в Универсуме невозможно. Мест прохода известных мне – три. Они выглядят…

— Почему ты мне это рассказываешь? — спросил он, боясь разрушить ту тонкую связь, которая, родившись внезапно, похоже, не прервалась в утреннем солнечном мирном Ленинграде полчаса или час назад.

— Слушай и не перебивай! — сердито произнесла она, вскакивая с кресла.

Подбежав к Бочкареву, она наклонилась и зашептала в ухо, касаясь его своими губами.

Транспорант на стене угрожающе замерцал, Бочкарев, схватив ее руки, попытался сказать Сигрун, что Колокол снова включается, но не успел – мир померк, растворился в безмолвной бесконечной черноте…

7 мая 1945 года

Район юго-западнее Лейпцига.

В ярко синем весеннем небе совсем низко – чуть повыше деревьев, прошли неторопливо и по-хозяйски пятнисто-зеленые Илы с красными звездами под крыльями. Они были хозяевами этого неба, охранителями этой чистоты и яркого солнца.

Издалека доносились редкие и глухие взрывы, но совсем далекие и даже почти не военные, так – какие-то случайные, временные и, несомненно, последние в этой войне.

По пыльной, разбитой, разъезженной танками и грузовиками сельской дороге мчал «виллис». Опытный шофер уверенно закладывал виражи, лихо въезжал в повороты, в общем, вел машину смело и быстро. У деревеньки, на окраине которой никак не мог свалиться на обочину «тигр» с разбитыми катками и обгорелым бортом, автомобиль притормозил, объехал препятствие, а затем, проехав еще метров сто, остановился.