Эдвина Нун - Темный кипарис

— Оливер сказал, что рисунок очень красивый. Он сказал, что моему отцу он понравится даже больше, чем те рисунки, которые сделал он. Я сказал Оливеру, что еще не совсем закончил рисунок, но он забрал его у меня и не захотел возвращать. Он держал его в высоко поднятых руках, я не мог дотянуться. Оливер был высоким, понимаете, мэм. Таким высоким. Я плакал, но он только смеялся. Он сказал, что вставит его в красивую позолоченную рамку и отдаст отцу. Он сказал, что только он знает, какая рамка понравится отцу.

Пораженная тем, как он защищает созданное им уродство, Стелла только спросила:

— Когда же он вернул рисунок назад?

В ответ Тодд нахмурился:

— Он мне его вообще не возвращал. Каждый раз, как я спрашивал Оливера о нем, он говорил, что впереди еще много времени. Но его не было! Я бы выкрал рисунок, но не смог этого сделать.

— Оливер запер его в своей комнате?

— Да. Потом настал день, накануне отъезда отца, а Оливер все еще не хотел отдавать мне рисунок. Я спросил его, и он объяснил, что только что получил для него подходящую рамку, которая понравится отцу, и он сам передаст рисунок отцу с выражением моей любви. Он также сказал, что нарисовал другую картину, намного лучше моей, которую отец по-настоящему полюбит.

Окончательно сбитая с толку, Стелла теперь только слушала его.

— А потом?

— Он позволил мне увидеть его. — Внезапная боль вспыхнула в глазах мальчика. — Это был еще один портрет моей матери. Ужасный портрет. На нем она выглядела как… как… я не могу сказать этого… но Оливер заставил ее выглядеть так, и он хотел сделать так, чтобы отец подумал, будто это нарисовал я!

— Почему ты не разорвал этот рисунок?

— Я не мог. Он держал его высоко… так высоко, что я не мог дотянуться. А потом он унес его в свою комнату.

— Что ты сделал после этого?

— Я не знал, что делать! — вскричал Тодд. — Мой отец возненавидел бы меня… ведь он так любил мою мать!

— Но, Тодд, — взмолилась Стелла, желая верить ему, — ты мог бы сказать отцу, что не рисовал этого портрета.

— Он не поверил бы мне. — Тодд выразительно замотал головой, отрицая такую возможность. — Он не мог идти против Оливера.

— Расскажи мне все до конца. Пожалуйста.

— Оливер сказал, что отдал этот рисунок отцу в тот же вечер. Он смеялся надо мной и называл меня маменькиным сыночком, потому что я плакал. И он спросил меня, чего я боюсь. Я боялся его, я всегда боялся его. Он был такой… плохой.

Стелла пришла в слишком большое смятение, Чтобы слушать дальше. Она быстро достала прекрасный рисунок, держа его обратной стороной вверx. Она снова указала на уродливый портрет:

— Тодд, рисовал ты или не рисовал эту картину?

Слезы выступили на его глазах.

— Неужели я сделал бы это, мэм? Неужели сделал бы? Я любил свою мать!

— Но на ней написано твое имя.

— Оливер подписал ее. Он мог сделать все, что угодно. Он умел подделывать мою подпись. Он был настоящий волшебник!

— А этот?

Стелла подняла прекрасный портрет Харриет Хок, ее руки дрожали. Краски снова вернулись на лицо Тодда, и слезы брызнули из его глаз.

— Да-да… о да, мэм, это мой рисунок. Где вы взяли его?

Он жадно потянулся к нему, и Стелла позволила ему взять рисунок в руки. Он держал его почти благоговейно, его влажные глаза сияли.

— Я взяла его вчера ночью в комнате Оливера, — ответила Стелла, — там, где он был все это время, и ты, должно быть, знал об этом. Почему ты не попросил Гейтса или кого-то другого достать его для тебя? И если ты действительно не рисовал отвратительной картины, почему ты не уничтожил ее давным-давно, прежде чем на нее случайно не наткнулся твой отец и не подумал бы, что все плохое, о чем говорил ему о тебе Оливер, — это правда?

— О, мэм, — захныкал снова Тодд, — я не мог. Я боялся.

— Чего боялся, скажи, ради всего святого?

— Оливера, — простонал Тодд. — Он сказал, что вернется из преисподней, чтобы всегда преследовать меня, если я расскажу хоть одной живой душе о том, что он сделал. Он на самом деле не умер, понимаете. Он все еще в этом доме… он бродит вокруг по ночам…

— Прекрати, — приказала Стелла. — Немедленно. Оливер — не привидение и не станет им никогда. Не придумывай для себя ужасных ночных кошмаров. Оливер оказывал на тебя дурное влияние, Тодд, и…

Тодд не слушал. Отчужденность снова появилась в его глазах. Стелла поняла, что он где-то далеко, на каком-то затерянном острове, где нет никого, кроме него самого и того злого гения, Оливера Хока.

— Он сказал, что я не должен трогать его комнату. Или уничтожать что-нибудь из его вещей. Я должен почитать дерево, на котором вырезано его имя. И не входить в бассейн без его разрешения. Он заставил меня пообещать все это — даже более того. Как раз накануне того дня, когда он умер…

— Тодд, прошу тебя.

Мальчик пугал ее. Его глаза были такими дикими и недетскими.

— …и когда он пошел в бассейн со своим новым изобретением, я последовал за ним. Я спрятался в кипарисах, пока он раздевался. А когда он повернулся спиной, я повредил его изобретение, так что оно не могло правильно работать. Я ненавидел Оливера. Я всегда ненавидел его. За то, что он сделал моим родителям. За то, что он сделал мне. Он украл у меня отца, поэтому отец любил его больше, чем меня! Ты слышишь меня, Оливер! — Тодд вскочил с кресла, закинув назад голову, он кричал в сводчатый потолок. — Я ненавижу тебя!

— Тодд, прошу тебя. — Стелла нежно обняла его, прижав к себе.

Он дрожал, его худенькое тело напряглось от сжигавшей его изнутри лихорадки. Его глаза наполнились слезами, на лице застыло страдание.

— О, мисс Оуэнз! — жалобно закричал он.

— Да, Тодд?

— Он был плохим, таким плохим…

— Я знаю.

— И он всегда причинял людям страдания. Он всегда поступал жестоко. Как в тот раз, когда он подложил шип розы под седло Чарли. Бедная лошадь взбесилась и сломала ногу, отцу пришлось пристрелить старину Чарли, и… я ненавидел его! — Остальное потонуло в потоке слез.

— Тодд, — мягко прошептала Стелла, — послушай меня. Не должно быть никаких ошибок относительно этого события. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что последовал за Оливером, спрятался в кустах и сделал что-то с его изобретением, отчего оно перестало работать?

Тодд поднял к ней залитое слезами лицо. Его рот был открытой раной отчаяния.

— Разве вы не понимаете, мэм? — вскричи он. — Я убил Оливера!

Глава 12

ХРАНИТЕЛЬ БРАТА

Стелла не могла вымолвить ни слова. Честно говоря, ей пришлось отвернуться, изучить заполненные книгами полки, пурпурные занавески, веселый огонь в камине, колесо фургона над головой. Неужели он на самом деле сказал это? Или эти слова — плод ее воображения, они прошелестели в воздухе, промелькнули в атмосфере, словно злой призрак прошлого.