Наталья Лебедева - Крысиная башня

— Хколько ф ме’я?

Полина назвала сумму. Тот расплатился, достав деньги из широкого потрепанного бумажника.

— Не уходите сразу, посидите со льдом, — сказала Полина.

— А, э кажали, — послушно согласился он и уселся на бежевый диван из кожзаменителя. Диван был низкий, длинные коленки пациента торчали почти на уровне его лица. Полина отметила, что он симпатичный, несмотря на свою раздутую щеку. Он был худощавый, короткостриженый, темно-русый, с широкими крепкими ладонями и правильными чертами лица. В его умных глазах читалось неудовольствие от того, что приходится смотреть «Ты поверишь!» во время вынужденного безделья. Полина видела этот взгляд, но не собиралась переключать: скоро должны были показать Мельника во втором испытании. В ожидании она прислушивалась к голосам, текущим из телевизионных колонок, и все больше и больше убеждалась в том, что испытывает к происходящему непреодолимое отвращение. В передаче разыгрывалась слезливая драма с уходящими мужьями, кто-то бил, кто-то пил, кто-то много страдал. Женщины с надеждой глядели в глаза телевизионным медиумам. Медиумы смаковали каждую подробность, пытались придать значение незначительным вещам, врали и заставляли верить в свою ложь.

— Шо вы желаеде похле ‘аботы? — Пациент снова стоял возле Полины.

— Шплю, — ответила она.

— П’ямо с’азу?

— Да, вот тут, на коврике.

— Но, мофет быдь…

— Не мофет. Лед положите на стойку и можете идти. Всего доброго.

Пациент положил на стойку покрытый капельками конденсата пакет со льдом, неуклюже вдел длинные руки в кожаную куртку, такую же потрепанную, как его бумажник, и вышел за дверь. Полина невесело усмехнулась.

На экране появился Мельник, но она выключила телевизор. Она больше не могла этого выносить.

Мельнику было трудно приступить к испытанию. Вынужденная слепота сковала его движения. Темнота привела за собой холод, который крался вдоль спины и скользил вглубь по мышцам. Мельник представил, как в тканях его расцветают ледяные узоры.

Сначала он чувствовал себя беспомощным и потому был вынужден позволить ассистенту взять себя за локоть и повести по коридору. Они прошли шагов десять или пятнадцать, потом ассистент сказал: «Осторожно, порог».

Пока они шли, Мельник, словно собака, которая ловит нить нужного запаха, искал следы присутствия Насти. Нашел и, чувствуя себя виноватым, все-таки снова забрался к ней в голову. Увидев себя ее глазами на одном из рабочих мониторов, Мельник убрал руку ассистента со своего локтя и сказал:

— Дальше я сам.

Ассистент хотел возразить, но Мельник уже уверенно шел к центру съемочного павильона. Он видел глазами Насти сидящую на диване девушку, однако имени ее разобрать не мог: кажется, и сама Настя помнила его нетвердо.

Она вздрогнула и напряглась, заметив его присутствие, и он не стал задерживаться надолго, а вместо этого перешел к блондинке — очень осторожно, чтобы не нарушить и ее хрупкого равновесия. Блондинка ничего не почувствовала. Пожалуй, первый раз вход в чужую голову вышел у Мельника так гладко.

— Итак, что вы можете сказать про человека, который находится перед вами? — спросила Мельника Анна.

«Девушка. Молодая. Светловолосая. Имя начинается на букву «Д». Дана или Дина. Может быть, Донна».

— Что-нибудь еще?

— Ей около двадцати лет, и она нервничает.

Мельник пожалел, что оставил Настю, — это было неправильное решение. Он не решался копать в голове блондинки глубоко, а на поверхности у нее была только одна тревожная мысль: «Только не узнай про аборты. Только не про аборты. Нельзя думать про аборты, иначе кто-нибудь обязательно узнает». Мельник не мог рассказать об этом и замолчал.

Выйдя из съемочного павильона, он почувствовал себя ослепшим: после ярких прожекторов в тускло освещенном холле глазам едва хватало света. Мельник стоял в коридоре, засунув руки в карманы наглухо застегнутого пальто, и пытался согреться. Теперь он мерз сильнее, чем в тот день, когда приехал в Москву, и это сильно раздражало его. Он привык чувствовать себя сильным и здоровым. Мельнику хотелось выбросить пальто, расправить плечи, набрать полную грудь воздуха, но что-то держало его, мешало и сковывало. Пока он собирался с мыслями, закончилось испытание для последнего медиума. Прихрамывающий Соколов прошел мимо, опираясь на красивую трость, не поворачивая головы, не глядя на замершего у стены соперника. Спустя минуту коридор заполнился людьми. Одни выносили из павильона реквизит и оборудование, другие стояли, разговаривая вполголоса. Мельника начали раздражать приглушенный гул голосов и шарканье ног. Он пошел к выходу, но не смог вспомнить дорогу.

Мельник повернул в один коридор, потом в другой и вдруг об кого-то споткнулся. Было темно, и ему не сразу удалось разглядеть девушку, которая сидела на полу, прижавшись спиной к стене. Девушка плакала.

— Что случилось? — спросил Мельник.

— Ничего… такого… Ничего, — ответила девушка. — Вы идите, я в порядке.

— Но все-таки…

— Да идите уже! — Она пыталась быть убедительной и настойчивой, но Мельник чувствовал ее страх.

— Как вас зовут? — спросил он, усаживаясь у стены рядом с ней.

— Вы же умеете читать мысли! — сказала она, спешно вытирая слезы. — Вот и прочитайте.

— А если я шарлатан? Если я ничего не умею? — тихо спросил Мельник.

— Ну уйдите же! — Девушка не смела повысить голос, чтобы пустые пространства коридоров не разнесли эхо по всему зданию, и кричала шепотом: — Вы меня раздражаете!

— Я? — переспросил Мельник.

— Вы все, — ответила она.

Мельник остался сидеть рядом с ней. Сначала она молчала, но потом заговорила снова, и на этот раз ее голос звучал намного спокойнее:

— Вы простите, это нервы, от усталости, наверное… Вы идите, правда, я уже… отдохнула.

Она говорила с легким акцентом, хотя и довольно чисто. Глаза Мельника привыкли к темноте, и он наконец смог разглядеть ее лицо: крупный нос, большие глаза, длинные ресницы, волосы до плеч — черные, мягкие, невероятно густые. Он помнил эту девушку: она зацепилась за карман его пальто карабином.

— Иринка, — представилась девушка. И тут же поправилась: — Ирина. Ира.

— Вячеслав. Мельник.

— Да, я знаю. Я же с вами работаю. Я — логгер.

— Кто?

— Никто не знает, кто такие логгеры, — она мягко Улыбнулась. — На самом деле ничего сложного. Я работаю с ноутбуком, который синхронизирован с видеокадрами. Записываю, что и когда происходит на площадке.

— Зачем?

— Ну как зачем? Вот представьте себе: мы работали сегодня больше пяти часов. Это пять часов видеозаписи на каждой из трех камер. То есть, чтобы собрать передачу, потребуется отсмотреть пятнадцать часов видео. Это практически невозможно. А я делаю список эпизодов, на монтаже по нему ориентируются. Нужен им, скажем, Мельник, и они видят: Мельник угадывает певицу, 00:45:32:19. Идут на это время — и находят ваш эпизод.