Шеррилин Кеньон - Грехи ночи (Иас и Дэнджер)

— Да.

— Выходит, только Эш не «иной» в вашей компашке?

Выражение его лица тут же стало безучастным, как будто ему было что скрывать. Дейнджер опомнилась прежде чем успела потерять нижнюю челюсть.

— Только не говори, что Эш тоже «иной»?

— Я ничего и не говорю.

Он и не обязан, но его молчание красноречивей слов. Ей хотелось расспросить побольше об Эше и Сими, но этой ночью продолжать уже бесполезно. Её весьма утомило биться головой о непробиваемую стену.

Устало вздохнув, она обратила внимание на то, что в ее отсутствие, телевизор, чудесным образом, восстановился.

— Ты починил мой телек?

— Это логично, ибо я его перед этим сломал.

Он подошла к телевизору проверить. Все выглядело нормально. Как только она оказалась у него, он включился. Дейнджер от неожиданности подпрыгнула — пульт спокойно лежал на полке у нее перед глазами.

— Как ты это сделал?

— Так же, как и всегда.

Телевизор выключился.

Она быстро ретировалась. Какие еще фокусы выкинет этот парень?

Он встал у нее за спиной. Его присутствие начинало угрожать ее самообладанию. Она уже была осведомлена о нем больше, чем о ком-либо раньше. Было в нем что-то электризующее и магнетическое.

— Не бойся меня, Дейнджер. — прошептал он у ее уха.

Озноб пронзил все тело.

— Пока ты не угрожаешь Ашерону, я и пальцем тебя не трону.

— О да, ты всего лишь собираешься убить моих друзей.

Она почувствовала, как он приподнял ее косу и поднес к лицу, как будто мог втянуть ее аромат. — Я действительно не желаю, чтоб ты так делал.

— Я знаю. — Он отпустил ее волосы и подошел ближе. Его энергия была всеобъемлющей. Мощной. Она могла буквально осязать его желание взять ее.

Все же он сдержался.

Алексион стиснул зубы, представив, на что было бы похоже насаживание ее плоти на его. Взять и сжать ее груди в своих ладонях. Так легко скользнуть рукой под пояс ее фланелевой пижамы…Провести пальцами по треугольнику волос между ее ног, ласкать ее там. Возбуждать ее. Слышать ее стоны, как ее дыхание щекочет плоть.

Он уже готов почувствовать ее упругость.

Его рот жадно увлажнился от ее легкого вкуса. Чувственное удовольствие было единственной вещью, которую он, будучи бессмертным, мог испытать с той же силой, что и человек. Вот почему он так страстно желал этого. Несколько минут чтоб забыть свое ледяное, одинокое существование и быть снова живым. Быть связанным, почти желанным.

Но она его не хотела.

Горечь одиночества пронзила его, разрывая сердце. Это его вечный удел- хотеть, но не иметь. Во многом он был подобен Танталу. Он видел желаемое, но каждый раз когда он осмеливался взять его, уже дотрагивался, что-то приходило и забирало его прочь.

Черт.

Скрипя зубами, он отступил. Он почувствовал ее мгновенное облегчение и опечалился сильнее.

— А что, все охотники-мужчины играют с тобой в сутенеров?

Он тряхнул головой. — Нет. Они порой тяготеют к местам, где, можно сказать, собираются женщины без комплексов.

И, как водится, эти дамы просто кидаются на него. Жаль, что Дейнджер не свойственно подобное поведение.

— Держу пари, что так и есть.

Он проигнорировал ее сочащийся сарказм. Она и понятия не имела, насколько важны для него подобные контакты. У нее была возможность взаимодействовать с людьми хотя бы ночью. У него не было и этого. Только созерцание через мониторы и сфору в Катотеросе. Холодное и чистое.

Как я.

И это исчерпывающая правда. Ему казалось, что каждое следующее столетие становилось все тяжелее и тяжелее. Подобно Ашерону, он все больше и больше терял человечность. Это была одна из причин, почему для него так важно было попытаться спасти Кироса. Впервые за эти века его по-настоящему что-то тронуло.

Он действительно желал уберечь старого друга.

Но ему пока придется подождать. Он почувствовал, что занимается рассвет.

Дейнджер взглянула в окно, как будто тоже поняла это. — Уже слишком поздно. Я, пожалуй, пойду.

Он кивнул, она оставила его одного.

Не успела она скрыться из виду, как к нему вернулось раздражающее ощущение слежки.

Алексион беспокойно потер затылок. — Клянусь, Сими, если это ты путаешь меня, я не стану блокировать твои кредитки. Я сотру их в порошок.

ГЛАВА 9

Дейджер провела беспокойный день в кровати, пытаясь поспать, и, в конце концов, обнаружила тщетность этого стремления. Еще не было шести вечера, когда она встала — сердце колотилось, мысли смешались от жутких картин.

Непристойные фантазии об Алексионе переплетались с кошмарами, где он пытался убить ее. Как бы волнующе сон не начинался, все сводилось к тому, что Алексион заточал ее в тесной и темной каморке вместе с другими охотниками. Потрепанные и больные, тощие как скелеты, они молили о пощаде, до тех пор пока их, друг за другом, не выводили на Гревскую площадь, где гильотина в красном остове, ждала момента снести им головы.

Преследующий звук рассекаемого воздух восьмидесяти восьми пудового лезвия раздавался в ее ушах, вместе со звуком толпы людей и даймонов, поощряющих одобрительными возгласами их смерти.

Но самой причудливой, наиболее тревожной частью ее сна был образ Алексиона, сидящего в стороне от толпы, а-ля мадам Дефарж, составляющего список их имен, чтобы палач (Ашерон) знал, кого убить следующим.

Черт бы тебя побрал, Чарльз Диккенс, за этот образ! Ее собственные воспоминания о революции были достаточно плохи. Последнее, в чем она нуждалось, был кто-то, кто добавит их.

Дейнджер лежала в постели, схватившись за свое горло. Ужасные крики из прошлого звучали у нее в ушах. Снова и снова она видела лица невинных людей, убитых голодной толпой, которая была настроена против целого социального класса людей. Десятилетия прошли с тех пор, как она в последний раз вспоминала свою человеческую жизнь.

Ее смерть.

Но сейчас это поразило ее своей ошеломляющей четкостью и едкостью. Даже хуже, она вспомнила время вскоре после революции, когда было модно для парижан проводить «Балы жертвы», где только люди, которые не были допущены к участию, были теми, чья семья была убита комитетом. Все участники носили красные ленты, повязанные на горле в память о делах рук Мадам гильотины. Это было настолько отвратильно, что сподвигло ее покинуть свою родину и никогда не возвращаться.

Она ненавидела эти воспоминания. Она ненавидела все о них. Было так несправедливо потерять все из-за жадности одного человека. Человека, которого она сама привела в семью. Но из-за нее, ее отец со своей женой, и ее брат с сестрой не умерли бы.