Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Нет, с собой у меня ничего нет! — резко перебила его Наташа. — Все мои картины дома.

— Так может, как-нибудь я к вам загляну? Муж не будет возражать? Я пробуду здесь еще две недели. Понимаете, не мне это нужно, я предлагаю вам это из чистой к вам симпатии. Это в ваших же интересах. Может, удастся найти вам хорошего покупателя.

Глядя краем глаза на Надю, Наташа заметила, как в расслабленно-сытых зрачках подруги вдруг блеснул огонек, как у хищника, почуявшего запах добычи, и покачала головой.

— Я не могу вам так сразу сказать. Понимаете, кроме Нади эти картины еще никто не видел. Они для меня нечто очень личное, понимаете?

— Ну конечно, — снисходительно ответил Лактионов, порылся в барсетке и извлек несколько визиток. — Вот, держите на всякий случай. И вот еще, — он достал ручку и быстро написал что-то на одной из визиток. Наташа наклонилась ближе:

— Что это?

— Мой электронный адрес. На всякий случай. Мало ли что может случиться, напишете письмецо.

Надя удивленно приподняла брови, и Наташа без труда поняла, о чем та думает — с чего это Лактионову так щедро снабжать их своими данными? Она положила в рот кусочек отбивной, тщательно прожевала (мясо! мясо!) и спросила:

— А у Неволина много работ?

— О! — Игорь Иннокентьевич моментально забыл о залитых шампанским шортах. — Я же обещал вам рассказать о Неволине. Да, у него было много работ, но до нас дошло меньше трети, и большую часть этой трети вы видели сегодня. К сожалению, очень много картин было уничтожено, когда художника начали преследовать, часть работ сгорела во время московских пожаров 1812 года…

— А вы не боитесь возить такую дорогую коллекцию? — быстро спросила Надя и тщательно поправила темные очки, точно опасалась, что Лактионов может что-то прочитать в ее взгляде. Игорь Иннокентьевич усмехнулся.

— Дорогую? Нет, Наденька, в нашей стране работы Неволина ничего не стоят. Вы сможете разве что продать их за червонец какому-нибудь туристу.

— Но возраст…

— Возраст отнюдь не всегда означает ценность.

— Но за границей они наверняка чего-то стоят, — не унималась Надя. — А в музее я не видела ни одного охранника.

Наташа, не сдержавшись, фыркнула — ей показалось совершенно невероятным, что кому-то может прийти в голову ограбить их старый музей.

— Наденька, могу вас успокоить, то, что вы не видели в музее охраны, еще ничего не значит. Смею вас заверить, коллекция надежно охраняется, — Лактионов как-то странно улыбнулся.

— Понятно, — судя по тону, Надя явно сделала для себя какой-то определенный вывод. — Значит, я так понимаю, Неволин творил в восемнадцатом веке.

— Совершенно верно. Бурное время. Век, сменивший девять царей и три эпохи. Религия тогда все еще имела сильное влияние, но Россия уже перестала быть дремучим медвежьим углом, активно развивались наука, искусство, уже жил великий Ломоносов, совершались замечательные географические открытия и две великие Камчатские экспедиции под начальством Витуса Беринга… впрочем, девочки, не буду утомлять вас историческими подробностями.

При этих словах Наташа почувствовала некоторую обиду — как будто они неспособны были понять эти самые исторические подробности. Она допила свое шампанское, чувствуя в голове легкое приятное кружение

— Да, Андрей Неволин жил в замечательное время. Кстати, Неволин — это не настоящая его фамилия, равно как и имя — настоящие до нас не дошли. Семилетним мальчиком его усыновила дворянская семья Неволиных — история этого усыновления достаточно интересна. В 1755 году уже немолодой морской офицер, лейтенант Михаил Неволин вошел в состав экспедиции по обследованию Чукотского полуострова. Тогда Россия уже поднималась после темных времен Анны Иоановны, флот возрождался, проводилось множество исследовательских кампаний. К тому времени Беринг уже совершил вторую великую Камчатскую экспедицию, и на Камчатке был основан порт и город Петропавловск.

Чукотка в те времена, как, впрочем, и сейчас, была диким краем, даже отголоски цивилизации не слышались там, население занималось преимущественно охотой, оленеводством, рыболовством и резьбой по кости. Вы представляете себе, что такое Чукотка, да? — снег, тундра, холодные моря подо льдом… волки, тюлени… Основной транспорт — собачьи упряжки и олени. Оставив корабль, часть экспедиции воспользовалась именно им.

Думаю, не нужно вам говорить, что Север — коварный край, там нельзя расслабляться, и чуть зазеваешься — пропал. Я не знаю, что было в точности, но… короче говоря, однажды в пургу Неволин банально заблудился, отстав от своих товарищей. Он искал дорогу, пока не выбился из сил, и тут… в общем, что-то там у него с сердцем случилось, хотя человек он был здоровый, ну, не знаю… в общем, лежит он в снегу — а тут ночь, холод и волки…

— Волки? — эхом отозвалась Наташа, которая внимательно слушала, положив подбородок на переплетенные пальцы.

— Да уж, положение хуже некуда. И вот, представьте, полумрак, бледный свет луны и яркие волчьи глаза и клыки будь здоров, а Неволин не может даже рукой пошевелить — и от холода, и от слабости. И уже теряя сознание, слышит чей-то крик, жуткое рычание и отчаянный визг.

Пришел в себя уже в лагере, среди своих, и когда спросил, как он сюда попал, ему показали на маленького чукотского мальчишку, который сидел у одного из костров и пил чай. Вот мы и познакомились с будущим художником.

— Как?! — изумилась Наташа. — Значит, Неволин был чукчей?!

— Не совсем. Сложно сказать, кем он был. В его жилах текла и чукотская кровь, и, возможно, юкагирская, и кровь какого-то заезжего европеоида. Во всяком случае, судя по двум сохранившимся автопортретам, у него была достаточно своеобразная внешность и, как это часто бывает у метисов, очень удачная.

— Значит, Неволин в благодарность усыновил мальчишку? Щедро, — заметила Надя. — Он был сирота, я так понимаю?

— Да. О его прежней жизни ничего не известно, мне во всяком случае.

В общем, Неволин после окончания экспедиции подал в отставку по состоянию здоровья и увез мальчишку в свое имение под Москвой. Других детей у Неволина не было, поэтому Андрей стал единственным наследником. Он вырос, получил хорошее образование. К тому времени Неволин унаследовал достаточно приличное состояние двоюродного брата и хотел, чтобы Андрей, так же как и он, стал морским офицером, но Андрей, начавший рисовать в довольно раннем возрасте, уже твердо определил свою дорогу. Он некоторое время учился у уже известного тогда художника Левицкого, потом с помощью своего таланта и отцовских денег, ему удалось поступить в Императорскую Академию Художеств в Петербурге, что в те времена, при его положении и тамошней бюрократической обстановке, можно было назвать отчаянным успехом. И теперь уже никто бы, глядя на Андрея, не подумал бы, что он когда-то мог быть чукотским волчонком, никогда не слышавшим о России, не знакомым с элементарными научными знаниями и питавшимся сырой олениной.