Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Сейчас довольно трудно определить, где чья родина, — хмуро заметила Наташа, и это замечание вызвало у Игоря Иннокентьевича сожалеющую улыбку. Он подцепил на вилку кусочек отбивной и сказал:

— Что ж, как говорили в одном хорошем фильме, здесь собрались люди скептические, а посему вернемся к трапезе.

Хоть Наташе и хотелось поскорее узнать все, что нужно, и попасть домой, где дел было невпроворот, ее не пришлось уговаривать, благо трапеза того стоила — тонкие ломтики хорошо зажаренного картофеля, непривычно большая отбивная по-итальянски, запеченная с грибами и майонезом, салат из креветок в вазочке на длинной ножке, жюльен с грибами, холодное шампанское и еще ожидалась двойная порция мороженого. Старательно и с наслаждением жуя, Наташа чувствовала угрызения совести от того, что кормится за чужой счет, но угрызения эти заглушались веселым ликованием желудка. Сидевшая же напротив Надя, судя по ее виду, явно чувствовала себя как рыба в воде и нисколько не смущалась, без труда совмещая еду, курение, питье, разговоры и изучение окружающего мира. Иногда она одаряла Наташу легкой загадочной улыбкой, которая появилась у нее с тех пор, как она узнала о ее знакомстве с Лактионовым. Когда же Наташа после повторного предложения «отобедать» замялась, собираясь отказаться, Надя тихо сказала ей: «Не валяй дурака! Наслаждайся. Никто тебя никуда силком не потащит». И она наслаждалась, как могла.

Они уютно расположились в одном из маленьких открытых ресторанчиков у моря, которыми припляжная зона просто кишела. Лактионов привез их сюда на собственной серебристой «омеге», и, покачиваясь на мягком сидении, Наташа ощутила откровенную и вполне естественную зависть — конечно, это не троллейбусы и не мужнина «копейка», которая уже на последнем издыхании. И сейчас, разрезая отбивную на кусочки, она не переставала думать, что зря согласилась — тем острее завтра будет ощущаться троллейбусное убожество и еда, приготовленная из «чего-нибудь», и муж, который последний раз дарил цветы, наверное, на свадьбу, а сейчас и возле нее, и возле Нади лежит по великолепнейшей темно-красной розе. Ей дали отхлебнуть чужой жизни, и теперь она долго будет чувствовать жажду. Конечно, другое дело, что ничего не бывает просто так, за все рано или поздно приходится расплачиваться.

— Отличный вид, — сказал Лактионов, разглядывая неспокойную поверхность моря, искрящуюся под полуденным солнцем. — Так когда сюжет выйдет, Наденька?

— В воскресенье. Не волнуйтесь, все будет как надо. Я его так вплету, что никто ни сном, ни духом.

Лактионов удовлетворенно кивнул, и из его рук в руки Нади перекочевало несколько купюр. Она сложила их пополам и улыбнулась.

— А теперь тем более. Когда деньги платят непосредственно мне, все всегда бывает на уровне. А то шеф, знаете ли, не делится — все деньги у него идут на развитие телецентра. А телецентр этот живет у него в квартире и носит имя Нина Сергеевна.

— Отсюда следует, что я выбрал правильный путь, — Игорь Иннокентьевич повернулся к Наташе. — А вы, Натали? Не в пример своей очаровательной подруге вы на редкость молчаливы. Знаете, я не согласен с утверждением, что молчание украшает женщину — молчаливые женщины меня всегда настораживали. Расскажите что-нибудь о себе. Давно вы замужем?

— Пять лет, — Наташа задумчиво посмотрела на свое обручальное кольцо, с некоторых пор утратившее свой священный смысл, превратившись лишь в некий документ, который следует хранить, пока не выйдет срок. Лактионов, очевидно, сделал из выражения ее лица какие-то выводы, по-скольку тут же сменил тему:

— Значит вы художник? Какие темы предпочитаете, какое направление? Вы что-нибудь заканчивали или самоучка?

— О, она великолепный художник! — неожиданно вмешалась Надя. — У нее такая своеобразная манера… потрясающие картины! Вы обязательно должны их увидеть! Я ей всегда говорила…

— Перестань! — сердито прервала ее Наташа, болтая ложечкой в жюльене. — Не слушайте ее. Она говорит это из дружеских побуждений.

— Нет, отчего же, — возразил Лактионов, — я совсем не прочь посмотреть. Молодые художники мне всегда интересны. Знаете, среди плевел иногда удается находить отменные пшеничные зерна. Я бы мог вам помочь.

Наташа вздрогнула, почувствовав, как под столом его ладонь скользнула по ее ноге, уверенно проползла по колену, словно большое назойливое насекомое, и уютно улеглась на бедре. Замаслившиеся глаза Лактионова смотрели недвусмысленно, но на лице было непонятное выражение. Она быстро глянула на Надю, но та, отвернувшись, смотрела на море.

Первым побуждением было схватить что-нибудь со стола (бутылку шампанского, а может тарелку с едой — так и надеть всю на морду) и запустить в Лактионова, вторым — с гордым видом сказать какую-нибудь гадость, устроить скандал… Ничего себе, как откровенно пристают служители искусства!

Игорь Иннокентьевич облокотился одной рукой о стол и как бы чуть сполз под него, и холодное влажное насекомое на ее ноге поползло выше. Наташа резко дернула ногой, сбрасывая его, ударилась коленкой о стол, стол подпрыгнул, бокал Лактионова опрокинулся и шампанское весело выплеснулось ему на шорты. Надя резко повернулась и спросила с веселым удивлением:

— Ты что скачешь? Укусили что ли?! — она засмеялась.

— Ой, простите! Я нечаянно, — выговорила Наташа, с трудом сдерживая смех и пытаясь придать голосу виноватый оттенок. — Игорь Иннокентьевич, ради бога извините!

Ей было как-то по-детски интересно, как поведет себя Лактионов: посмеется вместе со всеми или попросту встанет и уйдет, и расплачивайтесь, девушки, чем хотите… Но Игорь Иннокентьевич остановился на первом варианте (а-ха-ха, какие мы неловкие, шампанское на вас так действует? больше не наливать, пора переходить на чистые фруктовые соки), и в его смехе отчетливо звучали принужденность, легкое недоумение и раздражение.

— Значит, вы все дела ведете из Питера? — неожиданно осведомилась Надя. Лактионов кивнул.

— Да, разумеется. Я там уже прочно обосновался. Так как же, — он снова повернулся к Наташе, — насчет ваших картин? Я бы с удовольствием посмотрел. Может, у вас с собой что-нибудь есть? Вы знаете, мой знакомый художник всегда носит с собой блокнот и карандаш и рисует при всяком удобном случае…

— Нет, с собой у меня ничего нет! — резко перебила его Наташа. — Все мои картины дома.

— Так может, как-нибудь я к вам загляну? Муж не будет возражать? Я пробуду здесь еще две недели. Понимаете, не мне это нужно, я предлагаю вам это из чистой к вам симпатии. Это в ваших же интересах. Может, удастся найти вам хорошего покупателя.