Черная изба - Анна Лунёва
– Какие слухи? – спросила Вика. Она даже открыла слипающиеся глаза и с интересом уставилась на рассказчицу.
– Всякие, – туманно ответила та. – Знаешь, это, конечно, несовременно звучит, но что с деревенских-то взять. Я и сама тогда… Теперь-то думаю, что они просто свои секреты хранили, за то и не любили их. Вот Сибирь. – Она положила подушку на диван и махнула рукой в сторону окна. – Сама знаешь, какое здесь садоводство и огородничество. То заморозки в июне, то дожди льют, то жара под тридцать градусов, а то мороз под сорок. У наших-то и в теплицах мало что вызревало, и в лесу от случая к случаю… А у этих – ягодка к ягодке, грибочек к грибочку, да крупные, да не червивый ни один. Мед самый сладкий, цветами пахнет. Если травяной сбор делают – тоже всегда отличишь от аптечного, запах – как будто на лугу лежишь. Покупала у них как-то раз, когда бронхит лечила… Так я тебе скажу, что аптечный пьешь чисто для успокоения, а этот лечит не хуже аспирина. А земля-то у них та же, что и в Сергеево! И лес, и климат тот же. И бабушка моя говорила: лет пятнадцать назад там никаких достижений не было, так, помирающая деревенька, три двора с алкашами. А потом приехали эти, с севера…
Она опять неопределенно махнула рукой.
– С какого севера? – удивилась Катя. С нее сон тоже слетел.
– Да не знаю я, – ответила Марина Васильевна, ожесточенно взбивая подушку. – Так говорили у нас про них – с севера. А с какого севера – это я не знаю уже, я тогда маленькая была.
– И что случилось-то? – допытывалась Вика.
– А вот это и случилось, – раздраженно сказала хозяйка, засовывая одеяло в пододеяльник. – Еще несколько лет все по-старому шло, а потом вот началось. Это же еще нулевые были, все деревни умирали, а эти, наоборот, только круче в гору пошли. Сначала пасеки по лужайкам вокруг разбили, ягодами и медом торговали, потом добавилась косметика эта… Машины у них дорогие, дома, говорят, шикарные, за границей отдыхают. Вот что это, как думаешь? – спросила она у Вики.
– Не знаю, – растерянно поморгала та.
– И я не знаю, – вздохнула Марина Васильевна. – А старики говорили… – Она осеклась, затем, фыркнув, продолжила: – …Что с чертом они знаются, вот и вся их удача оттудова. Но черта, девочки, не бывает. И бога не бывает. И справедливости в жизни тоже не бывает. Мы вот пасеку держали – разорились, а у них банка меда… Да что там. Ладно, прыгайте в кроватку. Я свет выключаю.
– Кать, – шепотом позвала Вика, когда Марина Васильевна вышла из комнаты и ее шаги, сопровождаемые цокотом Дюшиных когтей по линолеуму, затихли на кухне. – Кать, как думаешь, бывают черти?
– Не знаю, – тоже шепотом ответила Катя. Она и сама сейчас задавалась этим вопросом.
8
О поездке Катя с Викой договорились никому не рассказывать. Не очень-то хотелось, чтобы над ними смеялась вся группа. И правда глупо получилось. Молчком поперлись в зимний лес на ночь глядя, без еды и горячего питья, с разряженными телефонами, даже спички с собой не взяли…
– И чем бы нам помогли эти спички? – уныло возразила Катя, заходя в метро. – Я вообще костер ни разу в жизни не разжигала.
– Я тоже, – вздохнула Вика. Она шла за подругой, прихрамывая. Марина Васильевна дала ей пластырь, но стертая до крови нога все еще болела. – Давай лучше соврем, что к моим в гости ездили. Родителям тоже не скажу. Крику будет…
– Девчонки, привет! – Их догнала Надя. – Вы что, тоже с электрички? Где были?
– Да у моих родителей, в Болотном, – широко улыбаясь, выдала Вика только что придуманную легенду. – Решили отдохнуть с Катей!
– Так ты же говорила, у вас там места мало?
– А мама с папой в гости ушли, вот места и хватило. – Вика едва заметно покраснела. Кате тоже показалось, что это звучит странно, но Надя, похоже, не удивилась.
– А чего хромаешь?
– Да ногу стерла, – замялась Вика. – Гуляли много… в клуб ходили!
– Это хорошо! – разулыбалась Надя. – Эх, девчонки, завидую я вам!
Катя с Викой переглянулись и промолчали.
В общаге девочки дождались, пока Надя выйдет в туалет, и быстро-быстро затолкали Леночкину сумку обратно под кровать, а рюкзак ее сестры – на пустую полку шкафа. Походный рюкзак Катя забросила туда же, на самый верх. Вика поставила чайник и вытащила из холодильника пакет с бутербродами.
– Да, подсохли, – констатировала она с огорчением. – Но есть можно! Кать, садись, давай поедим! И апельсины оставшиеся тащи на стол, что уж теперь.
– Слушай, а чего мы конспекты тому моржу-то не отдали? – с запозданием сообразила Катя. – Он бы, поди, Леночке передал…
– Ой, ладно, – с раздражением засопела Вика, – не говори мне про эти конспекты! Вернется – сама будет разбираться с учебой. Надоели мне эти тайны и расследования, сил моих нет! И нога болит, как будто ее пилят.
Они рано легли спать, и Катя опять долго ворочалась. Наверное, потому что хорошо выспалась у Марины Васильевны. Стоило закрыть глаза, на изнанке век как будто начинался фильм – бескрайнее снежное поле, приближающийся лес на горизонте, крошки шоколада на воротнике, заснеженная река под железным мостом, трещина в камне, заполненная искристо-белым снегом… Что-то там было еще, но она никак не могла вспомнить, что именно. Дальше был оранжевый джип, ненавистный усатый мужик, собачья стая под скамейками. Как столько событий вообще могло уместиться в один день? Она откинулась на подушку и позволила мыслям просто течь сквозь измученный мозг в надежде, что поток иссякнет и ей все-таки удастся поспать до будильника.
Вокруг снова был снег, но теперь она не мерзла. Что-то двигалось и толкалось в ее большом тяжелом теле. От этих толчков вокруг волнами расходилось тепло, согревая землю, и она чувствовала, как тоненькие ручейки щекочут под снежной шубой ее шершавые бока. Вода просачивалась в мелкие трещинки, и тепло гнало ее вверх, туда, где в укромной пазухе прячется мягкое, теплое, уязвимое, где рождаются эти странные толчки. Вода встречает там тоненькие жадные белесые корни, они всасывают ее всю, без остатка, и тянутся вниз, чтобы взять еще, ползут через те же трещинки, оплетают их и расширяют, пока не достанут до черной и влажной земли. И тогда уже все ее тело начинает пульсировать темной упругой болью, набухает и проклевывается остренькими побегами. И сами побеги набухают и лопаются с мягким чпоканьем, выпуская наружу зеленое и синее, а ей становится все теплее, и она лежит, раскинувшись всей просыпающейся тяжестью, и чувствует, как от земли к небу и от неба к земле сквозь нее течет и карабкается сильная упрямая жизнь, расцветая в воздухе цветом и песней, и песня звенит все громче, а тело вибрирует в унисон…
– Катя, Катя, у тебя уже третий будильник орет, Катюх, вставай! – Заспанная Вика тормошила ее за плечо. – Вставай! Хирургия первой парой, еще халаты гладить! Я тебе очередь в прачку заняла!
На хирургии начали изучать швы. Шили на туго набитых подушках, и к концу занятия нужно было показать как минимум два вида швов, аккуратных и ровненьких. Получалось не у всех, особенно страдали парни, которых в школе на трудах учили разве что сколачивать табуретку. Мишка Великанов исколол себе все пальцы, перепачкал халат кровью и все равно получил домашнее задание от мстительной Крысы. Она его и правда запомнила и почти на каждой паре старалась как-нибудь уязвить.
– Возьмите подушку с собой и шейте, шейте, Великанов, – безразличным голосом сказала она. – Если не принесете к следующему занятию, то на пару я вас не пущу.
У Кати получалось немногим лучше, но Светлана Геннадьевна, презрительно хмыкнув, все же поставила галочку в своем блокноте. Над Викиной подушкой она одобрительно качнула головой, и Вика, несмотря на их общую неприязнь к хирургичке, аж расцвела. Мимо Нади Крыса всегда пробегала, будто не замечая ее, и их обеих это, судя по всему, устраивало. Во всяком случае, оценки в журнале появлялись сами собой и особых проблем у Нади с хирургией не было.
– Вот стерва! – шепотом сокрушался Мишка, выходя из аудитории. – У меня не хуже других получалось!
– Хочешь, помогу тебе? – сжалилась Вика. – Меня она вроде даже одобрила.
– Да как ты мне поможешь? – тяжело вздохнул Мишка. – Если за меня сделаешь, то она наверняка заметит, что это не я шил, – и тогда мне точно конец.
– Ну, я не буду прямо на твоей подушке шить, – предложила Вика, – я могу тебя поучить, ну, как правильно держать иголку и все такое…
Катя захихикала. Мишка смутился, пробормотал что-то вроде «Потом,
