Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

– Так в каком же смысле это «странно»? – снова спросил Бен.

– Я подумала, на тебя, наверное, нахлынуло разом так много воспоминаний, что требуется время, чтобы в них разобраться. Мне показалось, ты пока что не хочешь возвращаться в дом.

Значит, она не заметила лица в окне спальни. Теперь, когда он удостоверился в этом, его неожиданно охватила грусть.

– Я не вспомнил ничего такого, чем стоило бы поделиться, – признался он, пожимая ей руку.

Пока все семейство возвращалось в гостиницу, Бен чувствовал, что он не вполне с ними, – он словно уже был на пути туда, куда обязан отправиться. За ужином он говорил Маргарет и Эллен, как прекрасно они выглядят, помог Джонни нарезать бифштекс и незаметно поднял кусочки, которые тот уронил на ковер, – все это время поддерживая непринужденный разговор о разных пустяках. Супружеская пара в вечерних костюмах, единственные их соседи в обшитом деревянными панелями обеденном зале, занимавшем половину нижнего этажа гостиницы, поглядывала на них с все нарастающим одобрением. Когда Стерлинги поднялись, собираясь уходить, женщина жестом поманила к себе Эллен.

– Ваша семья делает вам честь, – сказала она.

Когда дети вышли из ванной, Бен пересказал им сюжет своей будущей книги, о маленьком мальчике, которому приходилось поддерживать огонь, чтобы не выпустить на волю духов льда. И этим вечером вся история представилась ему настолько ясно, что, будь они дома, он тут же начал бы писать. Он набросал несколько заметок, пока Эллен укладывала детей, а когда она вернулась к нему, он уже принял решение:

– Ты выглядишь усталой, – сказал он. – Не возражаешь, если я пойду прогуляться, а?

– Только не буди меня, если я уже буду спать, когда ты вернешься. Ты же не на вересковую пустошь пойдешь в такой час?

– Конечно, нет.

Он поцеловал и обнял Эллен, сам удивляясь своему нежеланию ее отпускать. Должно быть, это чувство вины за то, что он с такой легкостью скрыл от нее свои намерения. Он снова поцеловал ее на прощанье и быстро вышел из комнаты, потом – из гостиницы, направляясь к дому Стерлингов.

Глава пятнадцатая

Рыночная улица была пуста. Экраны телевизоров во многих домах мерцали, словно блуждающие огоньки. Пока Стерлинги ужинали в гостинице, снаружи еще сильнее похолодало. Холод и звук собственных одиноких шагов будоражили Бена, он чувствовал себя почти как в детстве: один на ночной улице незадолго до Рождества. За фонарем, стоявшим рядом с газетным киоском на самой окраине Старгрейва, поблескивало асфальтированное шоссе, вдоль которого выстроились несколько последних домов. Но они словно потонули в ночи, когда вперед выступил дом Стерлингов, подобный монолиту, увенчанному короной из каменных труб и звезд. Ни в одном из окон, сливавшихся с кирпичной кладкой, не было света, и Бену дом показался еще чернее, чем ночь вокруг, таким же темным, как лес, нависавший над ним сзади.

На стене нового одноэтажного коттеджа у шоссе висел прожектор, выбеливавший своим светом живую изгородь и сад и освещавший начало грунтовой дороги. Когда-то на этом месте жила приятельница его бабушки, интересно, с чего вдруг потребовалось перестраивать ее дом. Он прошел мимо коттеджа по грунтовке над обломками скал и их вытянутыми тенями, которые напоминали глубокие колеи в промерзшей земле.

Навстречу ему, из леса, дунул морозный воздух. Он услышал его долгое, медленное дыхание, похожее на шум волны на невидимом берегу, и увидел, как лес шевельнулся, пробуждаясь, и это невнятное движение, кажется, передалось контурам дома. Лес скрипнул, словно гигантская дверь. Завитки пара от дыхания Бена едва заметно серебрились перед ним – призраки, ведущие его к дому, и от их присутствия он почувствовал, что уже скоро обретет воспоминания. Все то же предчувствие и необходимость тщательно выверять каждый шаг на неровной дороге полностью поглотили его, и он даже не заметил, как оказался у калитки. Однако, как только он поднял глаза на дом, все мысли вылетели у него из головы. В окне по-прежнему было лицо.

Или не лицо? Пока он стоял, задрав голову, над утыканной трубами крышей, задевая звезды, проплывали облака, похожие на обрывки луны, всходившей над лесом, и весь дом как будто подался к нему. Наверняка то бледное пятно просто какой-то дефект на стекле – не бывает таких идеально круглых лиц, кроме того, оно сейчас на том же самом месте, где он заметил его в первый раз. Бен таращил глаза, пока восходящая луна не вышла из-за холма, и чернота дома как будто уплотнилась вокруг пятна в окне. Вздрогнув, словно очнувшись от гипноза, Бен шагнул в тень дома и открыл калитку в каменной стене, доходившей ему до груди.

Конечно, он никак не мог почувствовать тень, однако же ему вдруг стало холоднее. Он опасливо двинулся по хрустевшей под ногами дорожке, которую обрамляли заросшие сорняками цветочные бордюры, и остановился на крыльце между таинственно узким окном гардеробной и давно немытым окном в эркере под балкой оттенка свинца. Когда-то входная дверь казалась ему входом во владения великана, и она до сих пор была на несколько голов выше его. Пока он нашаривал замочную скважину, с двери слетела чешуйка краски, выставляя напоказ дубовую древесину. Сунув ключ в замок, он ощутил запах старого дерева и услышал, как ошметки краски шуршат под ногами. Он повертел ключом туда и сюда, однако тот никак не мог войти в механизм замка. Тогда Бен в сердцах толкнул дверь, и она открылась вовнутрь, словно отпертая кем-то с другой стороны.

В дверном проеме он видел лишь темноту, настолько глубокую, что ей, казалось, нет конца. Опустив ключ в карман, Бен выждал, пока привыкнут глаза. Он еще сильнее, чем раньше, чувствовал себя ребенком: словно проснулся посреди ночи, чтобы увидеть, как изменяется дом, и вот теперь не в силах дышать, оттого что сердце бьется где-то в горле. Понемногу он начал различать кое-какие контуры: толстые перила, начинавшиеся в пустоте в нескольких шагах впереди и исчезавшие где-то во мраке наверху, края двух приоткрытых дверей и их рамы справа от себя. Он рассмотрел бы больше, если бы кухонная дверь в дальнем конце коридора была открыта, но он и так достаточно хорошо припоминал обстановку, чтобы шагнуть вперед и потянуться к латунному выключателю рядом с гардеробной. Рычажок мгновение сопротивлялся, затем щелкнул, опустившись в своем гнезде, едва заметно перекошенный влево. Все здесь было в точности, как он помнил, вот только свет в прихожей не загорелся.

Бен даже видел лампочку, выпуклость, парящую в полумраке. Он прошел вперед по истертому ковру и широко распахнул ближайшую дверь. За ней оказалась лишенная мебели комната в двадцать квадратных футов, с голой лампочкой под потолком. Он зашлепал ладонью рядом с дверным косяком и нащупал прохладный выключатель, однако лампочка не зажглась. Должно быть, электричество в доме отключено. Он не мог вспомнить, где находится щиток, к тому же опасно искать его без фонарика. Вздохнув, Бен вышел из комнаты, и тут с грохотом закрылась входная дверь.

– Ну, ладно, раз тебе так больше нравится, – произнес он.

Конечно, это порыв ветра – ему показалось, он слышит, как слабо поскрипывают деревья за кухонной дверью, – но впечатление было такое, словно сам дом велит ему остаться. Бен держался за столбик перил, дожидаясь, пока сердце немного успокоится, и рассматривал узоры света на полу комнаты, длинные косые полосы, настолько призрачные, что он усомнился, видит ли их на самом деле. Обещание света манило его в комнату.

Эхо его шагов сделало комнату гораздо просторнее, чем она была. Если бы не круг на потолке, из которого свисала лампочка, круг с лепным орнаментом, сложным даже в темноте и всегда наводившим его на мысль о готовом растаять морозном узоре, он запросто поверил бы, что потолок здесь выше самых высоких деревьев в лесу. Когда он остановился под орнаментом, ему показалось, он сделал очень много шагов, чтобы пересечь комнату, как это было в детстве. Это впечатление и огни Старгрейва в окне справа от него вызвали дрожь во всем теле, настолько сильную, что ему показалось, он сбрасывает камень с души.