Питер Джеймс - Зона теней

Она кивнула и взяла платок.

– Прости, он не первой свежести.

Алекс плотно скрутила его и вытерла глаза. Он подвел ее к дивану, и они сели. Филип вытащил пачку сигарет. Собака без особого интереса осмотрелась и неторопливо вышла из комнаты.

– Когда я звонила тебе, кто-то поднял отводную трубку.

– Здесь никого нет, я убедился, когда поднимался по лестнице; насколько я успел заметить, все окна плотно закрыты. Ты уверена?

Она кивнула.

– А нет ли где-нибудь, вне пределов дома, блокиратора?

Она посмотрела на него:

– Это было совсем рядом.

– Что именно?

– Какой-то человек, кто бы он ни был.

Мейн предложил ей сигарету.

– Что ты здесь делаешь в такой час, субботним вечером?

– Я… мне был нужен твой номер телефона… дома его у меня нет. Прости… я побеспокоила тебя?

– Ты чуть не лишила человечество одной из величайших поэм всех времен… я как раз собирался к ней приступить… – Он улыбнулся.

– Прости, я не знаю, что происходит.

– Я отвезу тебя домой.

– Нет. – Она покачала головой. – Я не хочу возвращаться домой.

– Ты не можешь оставаться здесь, я тебе не позволю. Думаю, тебе надо основательно отдохнуть. – Он вытащил зажигалку. – Можешь пожить у меня. – Поймав ее взгляд, он в упор посмотрел на нее. – В отдельной комнате. О'кей?

Улыбнувшись, Алекс кивнула, сморщившись от дыма его едкого табака, встала и положила рукопись Стенли Хилла на стол секретарши, на то же место, откуда взяла.

– Я и не знала, что ученые пишут еще и стихи, – сказала она, возвращаясь в свой кабинет. – Ты мне позволишь когда-нибудь взглянуть на них?

– Посмотрим, – загадочно ухмыльнулся он.

После первой порции виски она почувствовала себя куда лучше и, подтянув колени, уселась на толстом ковре перед пылающим камином. Все стены были заставлены книгами, любимые, зачитанные книги от пола до потолка. Все было отделано деревом и кожей; стены в прекрасных деревянных панелях; надежная деревянная мебель, старая, но прочная, толково отремонтированная – большие глубокие кожаные кресла и массивный диван, тоже обтянутый кожей.

– Не понимаю. Почему ты так решительно против?

– Да чушь все это, сплошные глупости. Мы умираем и исчезаем. – Он внезапно с силой свел ладони; звук хлопка заставил ее вздрогнуть, а бультерьер, гавкнув, подскочил к нему.

– Как ты можешь так говорить?

– Да знаю я это; это доказано. Спокойнее, мальчик, спокойнее! Боже милостивый, ты же образованная женщина, не можешь же ты все еще верить в Бога! Дарвин доказал, что все обошлось без вмешательства Святого Духа. – Он выпустил густой клуб дыма, и сухие резкие черты его лица на мгновение расплылись, окутанные дымным облаком.

У него демоническая, сатанинская внешность, подумала она и поежилась, почувствовав мгновенное недоверие.

– Если бы мы были наполовину эфирные существа, а наполовину телесные создания, мы бы еще имели свободу воли, девочка. Но ее у нас нет; все мы пленники своих генов; все дело в ДНК, в компьютерной программе генов человека, доставшихся от матери и отца: и цвет глаз, и форма задницы.

Улыбнувшись, она снова расслабилась.

– У нас есть свобода воли, Филип.

– Чушь. И у тебя, и у меня свободы воли не больше, чем у этой собаки, у Блэка.

– А я-то думала, что у собаки есть свобода воли, разве не так?

Мейн ткнул в собаку пальцем:

– Блэк душит кошек; если он не на поводке и видит кошку, он убивает ее. Это заложено в его генах, и он ничего не может сделать, не может остановиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты видела, каким послушным он был в твоем кабинете? Я приказал ему, и он подчинился. Он подчиняется мне во всем, если речь не идет о кошках; но стоит ему увидеть кошку – он душит ее.

– Значит, плохо выдрессирован.

– Нет, тут я бессилен; ни один дрессировщик в мире ничего не может с этим поделать. Этот инстинкт заложен в нем на генном уровне, и изменить это невозможно.

– Ты считаешь, что и души могут обладать генами.

– Бог в нашем представлении тоже эволюционировал: таков наш механизм выживания, который запустили тысячелетия назад, когда человек впервые попытался понять, как и почему он оказался на этой земле. Ты встречала спиритов и медиумов – все они или чокнутые, или хитрые бестии. Чокнутые искренне верят в свою одержимость; те же, кто похитрее, откровенно жульничают. Они непревзойденные мастера телепатии, они заставляют тебя извлечь из закромов памяти воспоминания о дяде Гарри, говорят тебе то, что ты и так знаешь, добавляют для убедительности пару общих деталей, и ты произносишь что-то вроде «Мене, текел, фарес!». Затем, подумав, спрашиваешь: «Ну, как ты там, дядя Гарри?» А он отвечает: «Прекрасно», после чего ты уходишь, размышляя над увиденным, и в тебе пробуждаются сомнения. Послушайте, думаешь ты, я похоронила дядю Гарри на прошлой неделе, он в могиле или в виде горсточки пепла в урне, а тут мы опять с ним беседуем. Но если тебе захочется продолжить с ним разговор, порасспросить его, ты выясняешь, что ничего не получается, потому что дядя Гарри просто не может придумать, что еще сказать.

Он глубоко затянулся сигаретой и улыбнулся.

– При жизни он был занудным старым болваном, а ты почему-то вдруг решила, что после смерти он станет интересным собеседником. – Он остановился, увидев в ее глазах слезы. – Прошу прощения, девочка, но таким образом ты можешь причинить вред себе самой. – Он склонил голову. – Твой сын был прекрасным парнем, но тебе придется смириться с мыслью, что он мертв.

Она долго смотрела на него, не отводя взгляд.

– Я-то смогу это принять, Филип. Но не уверена, что сможет он.

11

Сквозь пыльное ветровое стекло «вольво» Филипа Мейна пробивалось яркое утреннее солнце; как будто смотришь телевизор сквозь заиндевевшее окно, подумала Алекс. По воскресеньям Лондон выглядел совершенно по-иному – исчезала атмосфера спешки и суеты. Воскресный день – время неспешных прогулок, время размышлений; по воскресеньям Лондон прекрасен.

Она чувствовала себя отдохнувшей – в первый раз после известия о Фабиане ей удалось как следует выспаться.

Алекс посмотрела на выдвинутую пепельницу под приборной доской, забитую окурками, на завал бумаг, журналов, документов и кассет, валявшихся на полу у ее ног.

– Спасибо запрошлую ночь, – сказала она. – Мне сейчас гораздо лучше.

– Нам удалось, – тихо ответил он.

– Что «удалось»?

– Просто удалось.

– Порой ты говоришь загадками.

– Скинуть напряжение, владевшее нами обоими.