За тридцать тирских шекелей - Корецкий Данил Аркадьевич
Ирина положила трубку. Вопрос насчет супруги показывал, что Ирина не такая уж библиотечная простушка. Зато, судя по улыбке, теперь все ее подозрения растворились бесследно.
– Такой внимательный и обходительный мужчина! – всплеснула руками она. – Извинялся, что задержал тебя допоздна, что не уследил и позволил тебе напиться, что не разрешил мне звонить из-за позднего времени… А его жена Наташа так волновалась, так волновалась, что даже позвонила и спросила… Такие милые люди, а я даже с его женой незнакома… Надо их пригласить в гости!
– Давай пригласим…
– Сергей Ильич сказал, что ты ушел без завтрака, так спешил ко мне! – Ирина бросилась к Ивану на шею и крепко расцеловала. – Сейчас я все приготовлю… Только у нас нет хлеба…
– Я схожу, а ты пока сделай яичницу.
– Хорошо! Кстати, о чем ты разговаривал с бомжом?
– Сделал ему замечание, что мусорит. А он мне жаловался на жизнь…
– Да, жизнь у него не сладкая. На, передай кусок колбасы, пусть хоть наестся нормальной едой…
Честный гражданин Васильев продолжал рыться в баке, правда, мусора на асфальте вокруг уже не было.
– Петр Петрович! – окликнул его Трофимов, но тот не реагировал. – Петр Петрович!
С третьего раза бомж испуганно обернулся. Видно, он не привык е такому обращению и не ждал от него ничего хорошего. На этот раз и лицо у него было не страшным – обычная физиономия бомжа.
– Извиняй, хозяин, я тут все убрал! – начал оправдываться он. – И тебе если лишнего наболтал, тоже извиняй… Меня иногда накрывает – ничего не помню! Только ментов не вызывай…
– Да нет, все в порядке, вот жена тебе поесть передала!
Бомж жадно схватил колбасу.
– Ничо себе – любительская, свежая, я такой уже сто лет не ел! Слушай, передай ей от меня подарок! – он вынул из-под майки красные трусики с кружевами. – Вот, почти новые какой-то толстосум выбросил… Постирает и может сто лет носить…
– Спасибо, спасибо, у нее есть, – Трофимов поспешно удалился.
На улице первым делом нашел автомат и набрал номер Афористова.
– Спасибо, Сергей Ильич, выручили! Как раз вовремя позвонили. Только не понял, зачем Наташа про меня спрашивала?
– Она и не думала. Просто я Ирине подыграл.
– Вот те на! А кто же звонил?
– Да коза твоя и звонила, Лена!
– А ей зачем?
– Многие женщины по натуре предательницы. Вот она из таких. Не удивлюсь, если она тебе свои трусы в карман засунула или рубашку помадой испачкала…
– Да вы как в воду смотрите! Только не рубашку помадой, а пиджак духами… А с трусами – в точку!
– Ну, вот видишь! – удовлетворенно сказал Сергей Ильич. – У меня глаз-алмаз!
– Дааа, – задумчиво протянул Трофимов. – Поразительно! А откуда узнали, что я без завтрака ушел?
– Так по ней видно! Такие завтраками не угощают, у них другие блюда! Ладно, будь здоров, занимайся своими историческими поисками, потом я тебе кое-что подскажу.
– Спасибо, Сергей Ильич! Всегда на вас рассчитываю!
Когда он вернулся, завтрак был уже готов. Скворчала с пылу с жару яичница-глазунья, сияющая Ирина босиком летала по кухне, то подкладывала горячие тосты, то подрезала еще сыра, то добавляла копченой колбасы, – словом, всячески угождала любимому мужу.
«А вдруг бы не удалось отбрехаться? – пришла неожиданная мысль. – Нашла бы она эти проклятые трусы, не поверила бы насчет духов и Афористову бы не поверила?!»
Тогда атмосфера в квартире была бы совершенно другой… Ничтожный и мерзкий изменщик жалко оправдывается, приводя какие-то убогие аргументы, от которых за версту несет дерьмом, оскорбленная добродетельная жена рыдает и собирает вещи, семейная жизнь разбита, каинова печать горит на лбу предателя… Позор, стыд, осуждение…
Иван Родионович похолодел, кусочек тоста с положенным сверху сыром, который так хорошо отправить в рот вслед за раскаленным нежным желтком, чуть не застрял в горле… Но ведь обошлось! И он действительно сидит, как порядочный, будто ничего и не было, честь и совесть при нем, нет ни стыда, ни позора, ни осуждения! Ура! Значит, срам и бесчестье приносит только разоблаченное предательство? А оставшееся неизвестным, не доставляет ровно никакого беспокойства… Если, конечно, у тебя не ранимая душа, заставляющая судить себя по гамбургскому счету и подносить к виску холодное дуло револьвера… Но такие невольники чести остались только в рассказах Лермонтова, Куприна и других представителей эпохи проклятого царизма… И это печально!
– Ирочка, налей мне чаю, – Иван Родионович отодвинул пустые тарелки. И неожиданно спросил:
– А почему ты педикюр не делаешь?
– А зачем? – удивилась жена. – Я же не проститутка! Это им надо клиентуру привлекать, они даже волосы бреют по всему телу! Представляешь?
– Да, это ужасно! – скорбно кивнул Трофимов.
– А почему ты спросил?
– Потому что в Израиле все девушки с педикюром, – стараясь, чтобы в голосе звучали нотки осуждения, сказал Иван Родионович. – И в Германии. Да и во Франции тоже…
– Ну, вот видишь, что у них там творится! А мне зачем? У меня ты один, а тебе я и так нравлюсь. Правда?
– Однозначно! – кивнул Трофимов.
* * *Спустя пару недель Трофимов неожиданно получил заказное письмо. Большой желтый конверт из плотной бумаги с многочисленными штемпелями и печатями доставил строгий курьер, который проверил паспорт получателя и заставил расписаться в реестре. Внимательно изучив конверт, Иван определил, что корреспонденция пришла из Лондона. Возможно, приглашение на очередную конференцию или сертификат, удостоверяющий регистрацию одного из сделанных им открытий.
Но это оказалась весточка от Гарри Оливера Крайтона:
«Многоуважаемый доктор Трофимов! Как и обещал, высылаю информацию по интересующей вас теме, любезно предоставленную моим учеником Гэйблом Харрисом. Приложение: фотокопии выдержек из мемуаров мистера Уантлока адъютант-камердинера адмирала Дрейка, касающихся необычного перстня, который, возможно, имеет отношение к предмету Вашего исследования», – по-джентльменски деликатно и осторожно написал профессор округлым, почти детским почерком на листе бумаги, разлинованном в полоску. Трофимов почему-то подумал, что он продиктовал текст своей внучке, которая старательно перенесла его на бумагу. Потому что сам Крайтон писал как курица лапой. Впрочем, это не имело значения – главное, что Гарри Оливер не только не забыл о мимолетном обещании, данном больше из вежливости, но даже озаботился его выполнением. Такое случается на конференциях гораздо чаще…
В конверте, кроме сопроводительного письма, оказалось несколько чёрно-белых фотографий рукописного текста. Почерк очень аккуратный, почти каллиграфический, какой бывает обычно у писарей или адъютантов: буквы одного размера, словно напечатаны на пишущей машинке, старательно выведенные завитки на заглавных и на прописных, если они там нужны, ровные строчки… И хотя в некоторых местах из-за потёртостей бумаги написанное было трудно разобрать, текст был понятен с первого взгляда, и Иван принялся жадно читать, сразу же усваивая смысл.
«Эти мемуары я решился написать тогда, когда осознал всё величие человека, которому мне выпала честь служить на протяжении многих лет, и движимый желанием оставить о нём память людям будущих поколений. Великого морехода, первооткрывателя Новых земель, выдающегося флотоводца, верного слугу Ея Величества, адмирала сэра Френсиса Дрейка, сделавшего безмерно много для процветания и укрепления Англии, помните!» – было запечатлено на первой фотографии. Так начинались мемуары, потом основная часть текста пропущена и следующей шла фотокопия страницы с цифрой «87» в правом углу.
«1596 год от Р. Х, месяц январь, – было подчёркнуто вверху листа. – Мы стояли на якоре близ Портобело, в Карибском море. Мучаемый страшной лихорадкой сэр Дрейк выразил желание отблагодарить меня за многолетнюю службу и подарить перстень, с которым раньше никогда не расставался. Он сказал, что перстень этот изменит мою судьбу. Я пытался упросить не делать мне столь ценного подарка, слишком дорогого для, пусть и верного, но всего лишь слуги. Но не только ценность подарка и присущая адъютант-камердинеру скромность руководила мной.
