Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле

– Возможно, ваша муза подскажет… – лукавил затаившийся рядом голос.

– Муза? Но зачем она мне? Хотя, пригласите.

Педант благородно замер, и его окружение тут же подчинилось его настроению. Все остановилось, перекрыв кислород на самой гиблой секунде, словом – приглашают, замертво ждут.

В холодное пространство репетиционной точки решительно входит девушка, совершенно зная, что все присутствующие здесь рабы смотрят на нее усталыми голодными глазами, и есть еще те, что наглядно завидуют ее легкому положению. Когда она откинет каблук, спросив Педанта фальшиво и нежно: «Ну, чего ты?», все наблюдавшие за псевдопредставлением будут думать, что вот как раз они и есть те самые непосредственные небожители, а легкая муза подумает о себе с особо присущим ей достоинством: «Просто у них нет денег, они их не видели, они их не тратили, и у них нет денег. Нет денег, и этим все сказано, нет денег. Нищета! Драная нищета, и не стыдно им быть такими нищими? Вечно голодными, ненавидящими таких прекрасных и красивых существ, как я. У них нет денег, нет денег, их нет – и все, нет денег. Уродливые людишки, которым нечего есть, нечего носить, они не достойны того, чтобы жить по-человечески, радоваться. У них нет денег! Нет денег – и все! Нет денег, денег просто нет».

Педант замешкается, ощущая ложность любви, чтобы спросить: «Это ты переписала диалог?», – и тут же, покраснев, укажет на новую вписанную строку.

«Отчего не предупредила? Я растерялся… А эти комплексы? Некрасиво как-то… это напоминает мне комплексные обеды. Кажется, я уже говорил тебе?».

«С кем комплексные обеды?», – надежно переключит Муза Педанта. И вот объявлен легкий сломанный перерыв, в процессе которого кто-то скажет, что это вовсе не умно – выставлять свои личные отношения напоказ и только матерый паутинщик будет знать, что это все уже давно не просто так, а так, между-между, чтобы особо все тут не расслаблялись.

Сахарный наблюдал вопреки загоревшись, его внутренний дух стал подобен плывучей свече в секунды, когда те произнесли свои речи. Он взмывает вверх растянутый пятак своей красивой руки, вслед отвлекая все происходящее от цели. Произносит имя его: «Педант», – прижимаясь телом к затертому искусственному дереву, и его оливковый взгляд терпеливо ответит покосившемуся глазу ядовитой бестии. Обернувшись, Педант убедится в том, что уже слишком поздно говорить о своей практической занятости, он узнает Шугу по сложенным слухам – воспроизведя внутренний образ Сахарного, с разочарованием поймет, что далеко ошибался.

– Откуда вам известно мое имя? – Педант войдет в роль, проиграв каждое сказанное им слово.

– Вы знаете одного человека, он знает другого, я знаю его, а вы, в свою очередь, знаете того, кто нужен мне.

– Значит, вас не интересует наша постановка?

– Вот сейчас как раз и заинтересовался, возможно, что в одном из наших номеров мы найдем для вас похвальную страничку.

– Я могу вам помочь, вас кто-то интересует?

– Да, хотелось бы познакомиться с Генриеттой Изольдовной Фрюштук.

– И не говорите, весьма тяжелое имя…

Педант засмотрелся на Шугу, погружаясь в центр его маслянистых глаз, испытывая знакомую ревность, а у того пробежало: «Сумасшедший, ты не в своей власти!». Педант предложит кофе, ознакомив с просторами театрального помещения. Он будет рассказывать о популярности сегодняшних стилистик, бегло раскрывая суть сценария, в своем двойственном сознании он переспит с собеседником, и не один раз, при этом весьма осторожно держась в стороне. Мимо них проскользнет стайка юных мордашек, и Педант продолжит знакомство в то мгновение, когда Сахарный проявит для себя свое новое определение: «О, да вы талантливы. В вас есть что-то, что заставляет слушать… И даже где-то искренне верить в ваш труд. Но вас задалбливали до потери сознания, и, кажется, вы проиграли, ибо вселили зло в душу свою – определенно раздвоенный, определенно. Теперь ты явно человек эксцентричный, но без своего палача, увы, пустое место».

– Два месяца назад мои глаза зрели Таиланд, страна уникальной терпимости и обворожительной улыбки. Я вообще, являюсь поклонником буддийских традиций, соответственно мне было вдвойне интересно все это проглотить. В особенности морепродукты… – с иронией усмехнулся Педант. – А вам близок этот край? – Приятно уточнил, потирая средним пальцем краешек кофейной чашки.

– …

– А эти, знаете ли, пляжи Пхукета, берега уютной песчаной бухты, есть страсть, настоящая страсть. Отдельный номер судьбы. Извилистые скалы, влажный тропический лес, плантации каучуковых деревьев – мне все это навевает свободу. Действительно мою свободу. Ну, а не предъявить билет в музеи Королевского дворца, и Ват Пракэо, с моей стороны было бы скупо. Бангкок отравил меня своим видом, теперь я скучаю, готовясь к своему новому путешествию.

– Изумрудный Будда. Вы говорили о любви к нему…

– Он здесь, – указывает на голову, на секунду замирая. – Королевский пантеон, украшенный фаянсовыми плитами, устрашающие фигуры… Смешно, но рынок амулетов, лицо Востока.

– Храм Ват Арум?

– …

– Храм утренней зари, на берегу реки Чао Прайи. – Неожиданно Шуга вступил, привыкая к удобству кресла.

– Стихами. Почти… и это также весьма красиво и далеко отсюда.

– Где состоится наша встреча? – небрежно обживаясь, поинтересовался Сахарный.

– За стеной, что позади вас… есть римский театр, вам следует лишь обогнуть внешний флигель моего кабинета. И пусть вас не стесняет наша недвижимая роскошь.

– Почему вы здесь?

– Однажды в меня поверил добрый человек, и я счел это подарком судьбы. Признаться, желал получить необходимую специальность, но после встречи с Генриеттой решил обойтись без условностей.

– Верите в судьбу? – в этот момент Шуга был нарочно насмешлив в лице, ощущая в себе своеобразное превосходство, не отрывая мысли от конъюнктуры мгновенья, пил приготовленное Педантом кофе. Сахарный вспомнил Андрея, тот проскользнул в его память, скрипнув знакомой дверью своего прохладного мраморного дома. «Знай, Шуга, судьба – это казино. Сделай ставки на всех столах, засыпь его фишками. Одна фишка, хотя бы одна, но обязательно выиграет. Верь в то, что не важно когда. Возможно, через столетие все то, о чем ты так крепко мечтал, очнется в твоем посеянном зерне. Факт, ты посмеешься с вечностью».

– Не верю. Я человек без судьбы, – категорично закрепил Педант, перебивая уверенный настрой Сахарного.

– Мне сказали, что Госпожа Фрюштук – диссидент. Что она такого сделала, чтобы им стать?

– Игры юности, признайте, Шуга, увы, не имею склонности вести всякого рода летопись. Знаю одно, теперь она человек иного склада.