Дин Кунц - Душа в лунном свете

— Нет, знаешь. Ты мог покинуть этот город давным-давно, уехать далеко, в какое-нибудь место, где они никогда не искали бы тебя.

— Я думаю, такие, как они, повсюду. Нет места, чтобы скрыться.

— Независимо от того, правда это или нет, ты оставался в этом городе из-за того, что что-то зовёт тебя вернуться в этот дом.

— Что-то, желающее меня убить.

— Возможно, и так. Но также и кое-что ещё.

— Что бы это могло быть? — удивляется он.

— Я не знаю. Но ты знаешь. В глубине души ты знаешь. Твоё сердце знает то, что твой разум не может полностью осмыслить.

Снег падает и падает.

14

Девятилетний Криспин вечером 29 сентября, в праздник архангелов…

Две маленькие кошки в крошечном окне, сидящие в уменьшенном «Терон Холле», реагируют одновременно, утекая от гигантского мальчика, который подглядывает за ними. Они несутся через смоделированную гостиную в коридор, убегают.

Он мог бы быстро перемещаться от окна к окну в их поисках, но прежде, чем может это сделать, вспоминает произошедшее в ночь, когда пропала Мирабель. Вид кошек — очищает, вымывая из него все иллюзии, все чары и магию. Всё, что он забыл — или что его заставили забыть — возвращается к нему потоком воспоминаний.

Как он притворялся спящим, когда нянюшка Сэйо стояла у его кровати. Как он прокрался в комнату Мирабель. Лепестки роз в ванной, серебряные чаши, пропавшие игрушки, пустая гардеробная. Призыв сестры, разрывающийся как снаряд в его голове: Криспин, помоги мне! Спальня их родителей, украшенная так искусно, что от её богатства и пышной обстановки он задыхался. Криспин, помоги мне!

Теперь его ноги слабеют. Он падает на колени возле масштабной модели «Терон Холла».

Он также вспоминает, как торопился через таинственно безлюдный дом, прислуга, не работающая и отсутствующая в своих комнатах, помочь некому. Южная лестница, изгибающаяся вниз, к закрытой двери в подвал. Голоса по ту сторону. Песнопение.

В воспоминании он поворачивается, чтобы подняться по лестнице. Над ним возвышается повар Меррипен в чёрном шёлковом халате. Держащий термос, с которого скрутил крышку. Возможно, это тот же термос, в который нянюшка Сэйо наливала куриную лапшу для мальчика, когда он болел. Повар толкает мальчика назад, к закрытой двери. Мальчик кричит, термос наклоняется, и поток чего-то тёплого и мерзкого выливается в его рот. На вкус как куриный суп, но протухший, лапша склизкая. Криспин давится ею, пытается вырвать, но его заставляют глотнуть. Когда его зрение заволакивается, а тьма растекается по разуму, последняя вещь, которую он видит — перекошенное от ненависти лицо Миррипена, когда он говорит: «Поросёнок».

Совершенно обессиленный, на полу комнаты с миниатюрой, ещё больше ослабленный подлинным пониманием о слабости в последние дни, досадующий на свою доверчивость, смятённый чувством вины в том, что не смог помочь сестре, он некоторое время плачет… пока его плач не начинает звучать жалко. Вскорости он становится ещё хуже, чем жалким — как несчастное поскуливание раненого и беспомощного животного.

Хныкающий мальчик, он слышит себя таким, каким не хочет быть, мальчиком, который не является истинным Криспином, которым он способен быть. Досадующий снова, но по другим причинам, он встаёт на руки и колени, а затем на ноги, покачивающийся, но уверенно стоящий.

Он знал, с того момента, как проснулся, что сегодня 29 сентября, праздник архангелов, но с новой ясностью разума он неожиданно осознаёт, что сулит эта дата.

— Харли, — говорит он, и, пока произносит имя своего брата, его слёзы, кажется, почти мгновенно высыхают.

В 15:37 спускается вечер, но время ещё есть. Их теперь двое, двое мелких ублюдков, поросят для чего-то. Если Криспин из себя что-то представляет, если в нём есть потенциал быть мальчиком, которым он хочет быть, то он отменит их праздник, сорвёт их торжество и покинет «Терон Холл» с невредимым братом.

Любой ценой он должен казаться несведущим, ни подозрительным, ни напуганным. Он медлит в комнате с миниатюрой до тех пор, пока ноги под ним не окрепнут, а руки не перестанут трястись.

Криспин спускается на второй этаж и идёт прямо к комнате Харли. Он пугается, но не удивлён, обнаружив, что его брата там нет.

Игрушки мальчика не исчезли. Его книжка с картинками здесь. Его одежда не убрана из гардеробной. Ещё есть время, чтобы спасти его.

В ванной комнате Харли, около шести десятков свечей мерцают в стеклянных подставках. В расположенных напротив друг друга зеркалах неисчислимое множество язычков пламени горят рядами, уходящими в бесконечность.

Две серебряные чаши оставлены на полу.

На дне ванны блестит плёнка воды. Лепестков роз нет. Вместо этого налипшие на эмалированной поверхности несколько видов влажных листьев, часть из них, должно быть, базилик, судя по тому, как они пахнут.

26 июля торжество проводилось в поздние вечерние часы, после девяти тридцати. Вероятнее всего, в этот раз расписание будет таким же. Возможно, за шесть часов до этого события Харли жив, но где-то удерживается.

От комнаты своего брата Криспин решает воспользоваться северной лестницей, чтобы спуститься в подвал. Дверь внизу не заперта. Он открывает её, шагает в темноту и включает в проходе свет.

Он долго стоит, слушая тишину, такую глубокую, с какой не сталкивался до этого, как будто подвал является не частью дома, а, вместо этого, часть корабля, дрейфующего в глубоком космосе, в значительном отдалении от света любого солнца, в вакууме, который непроницаемом для звука.

Страх крадётся по комнатам его разума, но его долг перед потерянной сестрой и всё ещё живым братом — держаться, убрав страх в пятки.

Коридор отделяет переднюю часть здания от задней. Впереди и с западной стороны расположены две двери. Первая ведёт в плавательный бассейн длиной сто футов, а вторая содержит нагревающее-охлаждающую установку.

Харли нет ни в одной из комнат.

С западной стороны коридора расположены две двери. За одной из них кладовка, и Харли там тоже нет.

Судя по размерам кладовки, пространство за следующей — и последней — дверью должно быть примерно восемьдесят на тридцать пять футов. В эту огромную комнату можно попасть не через простую металлическую противопожарную дверь, как у всех остальных комнат, а через холодную плиту из нержавеющего металла, подвешенную на непрерывную петлю в виде трубки. Сейчас она закрыта, как и всегда.

Когда он стучит одной костяшкой пальца по двери, она звучит так, что кажется настолько прочной, что выдержать батальоны с кувалдами, невероятный вызов для девятилетнего мальчика.