Алексей Атеев - Кровавый шабаш

— Но ведь способы, при помощи которых ты ищешь эту самую истину, разрушительны. Ты можешь погибнуть.

— Ну и что?

— Как это что? Ты противоречишь сама себе. Ведь ты добиваешься откровения только для самой себя. Но откуда ты знаешь, где обретешь истину? Возможно, ты ищешь вовсе не там. Ты до сих пор никого не любила и сама ощущаешь свою ущербность. Не зря же спрашивала меня… Может быть, именно в любви, в семье твое счастье. А высокие материи… Мне это непонятно. Твои рассуждения напоминают восторг младенца перед мыльными пузырями. Они красивы, но эфемерны. Внутри пустота.

— Может быть, ты и права, — отчужденно сказала Глафира, видимо не желая продолжать разговор.

— Послушай, — внезапно спросила Женя, — та в морге, которая просила тебя отомстить… Как ее фамилия?

— Не знаю. Я не интересовалась.

— А какая она?

— Довольно красивая, если, конечно, можно судить по мертвому телу о красоте. Стройная, хорошо сложенная.

— Вержбицкая…

— Возможно. Не знаю. Тело и лицо… — Глаша судорожно сглотнула, — были изуродованы. Как представлю, что она пережила, — мороз по коже. Какая же все-таки гадина этот ублюдок, который ее!.. И знаешь, — неожиданно сказала она после паузы, — мне сейчас кажется, что я ее встречала.

— Встречала?!

— Вроде. Хотя, возможно, я ошибаюсь.

— Ты сразу это поняла?

— В том-то и дело, что нет. Только потом…

— А где?

— Я даже вспомнила. Понимаешь… — она запнулась, — неудобно рассказывать.

Женя молча ждала продолжения.

— Когда я… когда меня… Когда я вернулась в Тихореченск, мама сильно испугалась. За мою психику… Конечно, основания у нее были. Вот. И… — Глаша вновь потянулась за стаканом. — Переживала мать! И повела меня к психиатру. Он беседовал со мной… Расспрашивал… Фрейдистская чепуха. — Глаша поморщилась. — Вот у этого психиатра я и встретила эту девушку. Не то она ждала приема, не то пришла еще по какому делу. Короче, мы случайно столкнулись. Я, впрочем, не уверена, возможно, мне просто показалось. — Она потерла лицо ладонью. — Бывает, знаешь, такое чувство: вроде встречался с человеком, а на самом деле и не встречался. Я не уверена…

— Ясно, — сказала Женя, — ты с психиатром где общалась?

— Да в диспансере. Не домой же к нему ходить.

— Продолжаешь посещать его?

— Нет. Видно, он что-то сказал маме, разъяснил. Она не говорит, что конкретно… Давай закончим этот разговор. А ты чем занимаешься?

— Да в милиции. На практике.

— Нравится?

— Как тебе сказать? Рутина. Я начала заниматься расследованием убийства той самой девушки, которую ты посещала в морге. Потом следующее убийство.

— Тоже девушка?

— Нет, на этот раз парень, ее сутенер.

— Она что же, была проституткой?

— Похоже на то.

— Я видела… — Глаша осеклась, — какие-то смутные видения. Нечто вроде оргии. Мужчины, женщины… Это там, возле трупа. Еще хорошо запомнила ощущение чувства вины у этой… Но больше всего — жажду мщения. Впрочем, допускаю, что это просто бред.

ИНТЕРВЬЮ С МОГИЛЬЩИКОМ

Странная девушка, странный рассказ. Теории Глаши показались надуманными. Скорее всего в основе лежит некая ущемленность, за-жатость. Даже парня у нее не было. Вот и результат — эмоциональная неудовлетворенность. Довольно типично. Впрочем, она не психиатр. Да, психиатр… Глафира утверждает, что встречала убитую именно у него, впрочем, неуверенно. Возможно ли? В диспансере сказали:

— Вержбицкая никогда не обращалась в данное заведение. Может, официально и не обращалась, а приходила на прием, так сказать, частным образом. Все возможно. А вообще жаль Глашу. Хорошая девчонка — и свихнулась. А может, все наладится? Дай-то бог.

Дома ее взгляд упал на небрежно брошенную на подоконник газету. Номер «Курьера», который вызвал такой переполох в милиции. Она так его и не осилила. Женя взяла газету. Взгляд снова наткнулся на собственное лицо на снимке. Ну и уродина! Что-то она хотела прочитать? Ах да! Рассказ этого смотрителя кладбища, Кувалдина.

Заголовок гласил: «Я видел это своими глазами!»

«Иван Иванович Кувалдин — человек, чей жизненный путь отмечен множеством препятствий и страданий. Он уже не молод, но крепок и подвижен. Смотрителем кладбища работает девять лет. Вот что поведал он главному редактору газеты „Курьер“ Александру Маковникову в эксклюзивном интервью:

«Работаю здешним смотрителем после того, как травмировался на производстве — потерял ногу, будучи составителем на железной дороге. Дело у меня не обременительное, я бы сказал, душевное. При покойниках состою, вроде присматриваю за ними. Богачевское кладбище — самое старое в Тихореченске. Основано еще в позапрошлом веке. Сейчас здесь почти не хоронят, если только по великому блату. Работы у меня, честно говоря, немного. Живу один в сторожке при кладбище. Домишко старинный, можно сказать, ветхий, однако для жизни пригодный. Имеется кое-какое хозяйство, куры, голуби.

— Все это очень интересно, но расскажите, не происходят ли на кладбище какие-нибудь странные события?

— Происходят, еще как происходят! Я уж и не знаю, что подумать. Последний раз странные, как вы говорите, события произошли чуть больше месяца назад, аккурат в ночь на первое мая.

— Какие же?

— Погода тогда стояла довольно теплая. Мне не спалось, на душе было тревожно. Вышел из дому.

— А вы не боитесь ходить ночью по кладбищу?

— Чего бояться? Дело привычное. Так вот, вышел я из дому, а перед этим глянул на часы — время подходило к полуночи. Сел, значит, на лавочку возле двери, закурил… Вдруг слышу: вроде голоса. Обычно на кладбище в это время мертвая тишина. Вначале думал: показалось. Прислушался. Точно, говорит кто-то. Потом паленым запахло. Костром то есть. Я, было, решил — мальчишки балуются. Хотя поблизости и жилья-то, считай, нет, иногда забредают пацаны. И чего их в это место тянет? Ладно. Взял я дробовик, патроны, солью заряженные, ну, думаю, если что не так, кому-то задницу солью нафарширую. Голоса вроде с южной стороны доносятся. Иду, фонариком посвечиваю. А нужно сказать, южная часть самая старая. Там вообще сто лет никого не хоронят. Вижу, огонь горит. Там, понимаете, очень сильно заросло кустами. И вот сквозь заросли проблескивает. Я так осторожно крадусь. Наконец приблизился. И слышу, вроде воет кто-то или песню поет. Но не нашу песню, не советскую. Меня холодом обдало. Подкрался, смотрю.

Там, между могил, прогалина имеется. Вот в этой самой прогалине костер горит. А возле него фигуры. Человек, может, десять, но не мальчишки, а взрослые. Тут я и вовсе труханул. Гляжу, женщины! Стали в кружок и воют, а может, поют по-своему. Жуть! Костерок света давал мало, но вижу: они — в чем мать родила. Тогда я и понял…