Марьяна Романова - Болото

– Я поправилась просто. Привыкла здесь травками да ягодами сушеными питаться, тело перестроилось. А тут Лукерья повадилась пироги печь, я и начала таскаться к ней. Как тесто меня расперло, Яков уже ругается, пора худеть. Скоро возьмусь за себя.

Это была наивная ложь. Всем было известно, что Яков никогда не позволил бы жителям поселка наедаться пирогами. У него был пунктик про еду. Он и побить, и выгнать за такое мог. Мама родила нового малыша – в доме все той же повитухи. На этот раз я братика или сестричку не ждала – знала, что и этого они куда-то денут. Так и вышло. А в позапрошлом году мамы не стало. Все быстро так случилось – она на глазах слабела и чахла. Я все говорила Якову – мы должны в больницу ее отвезти, но тот к врачам еще более сурово, чем к еде, относился. Отпаивал ее травками какими-то, уводил в лес на сутки, даже землю однажды заставил есть. Лежит мама, худенькая такая, рот в земле перепачкан – давится, но глотает рыхлые комки. Якову своему верит. Так и померла. Тело ее куда-то унесли, я даже могилы ее не видела. А спустя, наверное, месяц, Яков ко мне в комнату впервые пришел. Сначала разговорить меня пытался – что я уже совсем большая стала, пора мне вносить в жизнь деревни какой-то вклад. Меня на ноги подняли, вырастили умницей-красавицей, где же моя благодарность.

– Замуж хочу тебя выдать, – сказал.

Я запротивилась. Не было в деревне того, к кому сердце бы мое лежало. Втайне я вообще надеялась, что настанет день, и я уеду. Буду жить как люди из телевизора. Библиотекарем пойду. Или малышей учить буду. Найду себе дело, мне многого не надо. Свобода – это уже награда. Но Яков, конечно, отпускать меня не собирался. В другую ночь он опять пришел, но уже говорить ничего не стал – к кровати меня придавил и под одеяло ко мне забрался. Я лежала, от страха онемевшая. В его взгляде было змеиное что-то – вроде, и не насилует, а воли лишает. Вроде бы, ты и по доброй воле все делаешь, а какой-то частью ума понимаешь – если скажет он тебе облиться бензином и чиркнуть спичкой, ты выполнишь без сомнения. Был у него такой талант. В общем, стали мы жить вместе. В деревне не удивился никто – Якова не принято было осуждать. Его все называли Наставником. Как он решает – так, значит, и правильно. И вот заметила я, что по утрам мутит, и в талии будто бы раздалась… Поняла – страшное случилось, ребенок растет у меня внутри. И теперь мне придётся пережить все то, что переживали эти женщины. Яков ничего скрывать от меня не стал. О том, что случится, меня предупредили заранее. Однажды ночью – живот у меня уже большой был, но ходила еще легко, не вперевалочку – Яков меня с кровати поднял и говорит: а сейчас мы пойдем в лес, и я расскажу тебе то, о чем ты давно знать хотела. Оказывается, он с самого начала знал, что я у матери выспрашивала все. Мне очень страшно было, но и любопытно тоже. Жила как узник в ожидании казни – знала точно, что ребенка заберут, но почему-то не думала, что мне расскажут – зачем. Повел он меня за ворота, и шли мы по лесу – долго шли. Я даже подумала, что сейчас он меня заведет, да и прибьет, и если честно, не очень бы противилась. Тоска меня давила в последние дни. Идти нам было все тяжелее – земля становилась влажной и топкой. В наших лесах знаменитое на всю Россию болото имеется – огромное и неодолимое, как чудище лесное. Уж сколько людей тут погибло за годы – не пересчитать. Еще я девочкой маленькой была, в деревне мы жили, столько историй об этом слышала. Места-то живописные, многих манят. Бывает, приедут грибники, пойдут в лес и больше их никто никогда не видит, и даже тела искать бесполезно. И вот иду я за Яковом, и ноги у меня по щиколотку в зеленую слизь уходят. И поняла я, что в болото он меня ведет. Но убивать он меня, как потом выяснилось, не собирался. Через какое-то время остановился, обернулся ко мне и тихо сказал:

– Дальше все повторяй за мной. Что бы я ни сделал, делай то же самое. И не разговаривай. Если хоть писк издашь, придушу я тебя.

Я равнодушно кивнула. Какое-то время мы шли молча, а потом Яков вдруг на четвереньки встал и дальше так пополз. Ну мне что делать – я поползла за ним. А у меня живот уже большой, тяжело мне. И ребенок внутри меня словно почувствовал что-то, биться начал. Живот ходуном ходит, даже больно мне. Я иногда останавливалась, чтобы погладить его ладонью, но Яков очень быстро полз – и не передохнешь. И вот привел он меня к самой топи. Дальше уже вода начиналась – темная, черная почти, стоячая, осклизлая, ряска бурая на ней. А трава вся вытоптана на берегу – видно, что толпами люди сюда приходят. Яков вдруг сделал то, что заставило меня передернуться от отвращения – наклонился ниже, шею к воде этой тухлой вытянул, как будто бы напиться хотел. А вода-то пузырями вся идет, и гнилой запах от нее. Яков губами к болоту прикоснулся, как будто бы икону целовал. Я онемела от отвращения, мутило меня, а он вдруг обернулся и глаза вытаращил – я даже не сразу поняла, что он хочет от меня, а потом вспомнила его наказ – все в точности за ним повторять. С трудом борясь с тошнотой, я подползла поближе к воде, наклонилась и вдруг увидела в черной глади свое отражение. Лицо, вроде бы, и мое, но какое-то странное – глаза черные, как будто дыры провалившиеся вместо них, а рот растянут – улыбается, хотя я готова была поклясться, что никакой улыбки на моем лице не было. Как будто бы кто-то другой смотрит на меня из болота – кто-то, у кого мои черты. Кто-то сзади больно меня по голове ладонью ударил – то Яков напоминал, чтобы не медлила. Я шею вытянула, хотела глаза зажмурить, когда воду целовать буду, но не смогла оторвать взгляда от отражения – я наклоняюсь к воде, а оно приближается ко мне снизу, и смотрит с жадностью, как хищник на зайца, и тоже улыбающиеся губы в трубочку вытягивает, чтобы соединиться со мною в поцелуе. Я прикоснулась губами к воде, а она – теплая и желейная, скорее жижа, а не вода. И почувствовала, как кто-то губы мои обхватывает, как будто бы чей-то рыхлый мясистый рот меня целует. И не отпускает, тянет к себе, и запах гнили такой, что хочется наизнанку внутренности вывернуть, и дышать уже нечем. Тут Яков меня за косу схватил и дернул резко. Оказалось, что мне нехорошо стало, качнулась вперед и упала лицом в болото. Если бы его рядом не оказалось, так бы и пропала там. Яков очень недоволен был, хоть и не сказал ничего. Казалось, что он не то чтобы боится этого болота, но относится к нему со странным уважением, не хочет устраивать сцен на его берегу. Не вставая на ноги, он попятился, пополз обратно. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Через какое-то время Яков встал на ноги и ускорил шаг, и я не отставала тоже. И только когда мы отошли достаточно далеко, Яков остановился и протянул мне флягу с чистой водой, чтобы я смыла черную грязь с лица.