Джордж Байрон - Вампир. Английская готика. XIX век

— Я не особенно прихотлив по части жилья, — ответствовал генерал, — однако ж, если бы мне довелось выбирать, то, безусловно, я предпочел бы этот чертог всем более веселым и современным апартаментам вашего родового замка. Поверьте, что сочетание современных удобств с духом почтенной старины да еще и мысль, что владелец всего этого великолепия не кто иной, как ваша светлость, делают эту спальню в моих глазах куда как лучше любого самого пышного лондонского отеля.

— Надеюсь — да что там, не сомневаюсь! — вам будет здесь так уютно, как я вам того желаю, милый генерал, — произнес молодой дворянин, и в очередной раз пожелав своему гостю доброй ночи, пожал ему руку и удалился.

Генерал снова огляделся и, мысленно поздравив себя с возвращением к мирной жизни, радости которой усиливались воспоминаниями о лишениях и тяготах, коим подвергался он так недавно, разделся и приготовился уснуть блаженным сном на роскошном ложе. Здесь, вопреки традициям подобного рода повествований, мы и покинем генерала Брауна, предоставив ему без помех наслаждаться своею спальней вплоть до самого утра.

Все собравшееся в замке общество сошлось за завтраком в весьма ранний час.

Недоставало лишь генерала Брауна — гостя, которого лорд Вудвилл, казалось, желал почтить своим гостеприимством более, нежели кого-либо из прочих друзей. Молодой хозяин замка не единожды выражал удивление по поводу отсутствия генерала, и наконец послал слугу справиться о нем. Тот вернулся с известием, что генерал Браун чуть свет отправился на прогулку, хотя погода, туманная и ненастная, не благоприятствовала подобному времяпрепровождению.

— Обычай солдата, — пояснил молодой лорд своим друзьям. — Многие военные так привыкают к ранним побудкам, что уже не могут более уснуть после того часа, когда долг службы обычно велит им покинуть кровать.

Однако объяснение, представленное лордом Вудвиллом обществу, казалось, самого его удовлетворило мало или же вовсе не удовлетворило, и он ожидал возвращения генерала, погрузившись в молчаливую задумчивость. Вернулся же тот лишь через час после того, как прозвонил колокол к завтраку. Вид у него был утомленный и лихорадочный. Волосы, укладка и припудривание которых являлись в те дни одним из наиболее важных занятий мужчины и знаменовали собой его положение в обществе в той же степени, в какой в наши дни знаменует его способ повязывать галстук или же отсутствие оного, были всклокочены, не завиты, лишены пудры и влажны от росы. Одежда носила следы бездумного пренебрежения, тем паче удивительного для человека военного, чьи обязанности — настоящие или надуманные — обыкновенно предусматривают некоторое внимание к туалету. Одним словом, генерал более походил на призрак, чем на вчерашнего бравого вояку.

— Вижу я, вам вздумалось нынче утром посрамить нас всех, мой дорогой генерал, — сказал лорд Вудвилл. — Или же постель пришлась вам по вкусу несравненно менее, чем я надеялся, да и вы, вроде бы, чаяли? Как спалось вам минувшей ночью?

— О, замечательно! Просто изумительно! Как никогда в жизни! — поспешно произнес генерал, однако ж с приметным смущением, которое не укрылось от внимания его друга. Затем он торопливо осушил чашку чая и, проигнорировав или же отвергнув прочие яства, погрузился в глубокое раздумье.

— Сегодня мы с вами пойдем поохотимся, генерал, — сказал его друг и хозяин, но вынужден был повторить свое предложение дважды, прежде чем получил отрывистый ответ:

— Нет, милорд. Мне, право же, жаль, но я не смогу провести еще день с вашей светлостью — почтовые лошади уже заказаны и вот-вот прибудут сюда.

Все присутствовавшие выказали изумление, а лорд Вудвилл немедля воскликнул:

— Почтовые лошади, мой славный друг! Да зачем они вам сдались, коли вы обещали прогостить у меня не меньше недели?

— Должно быть, — промолвил генерал, явно испытывая крайнюю неловкость, — я в упоении первой встречи с вашей светлостью и мог сболтнуть что-то о том, чтобы остаться на несколько дней, но с тех пор пришел уже к выводу, что это никак невозможно.

— Вот уж поистине странно, — отвечал юный дворянин. — Вчера еще вы были совершенно свободны располагать собою по своему усмотрению. Не могли вы получить никаких важных известий и сегодня — ведь наша почта еще не прибыла из города.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, генерал Браун пробормотал что-то о неотложном деле и столь упорно продолжал настаивать на непреложнейшей необходимости уехать, что хозяин его вынужден был смириться и прекратил назойливые увещевания, увидев, что гость принял твердое решение и уступать не намерен.

— Ну коли вы уж решились, милый мой Браун — молвил лорд, — позвольте мне, прежде, чем вы поступите согласно желанию своему или же долгу, показать вам вид с той террасы. Туман начал уже подниматься и скоро разойдется.

С этими словами он распахнул широкую дверь и шагнул на террасу. Генерал машинально последовал за ним, но, должно признать, проявлял мало интереса к словам своего хозяина, указывавшего ему различные красоты, достойные лицезрения. Так продвигались они, пока лорд Вудвилл не достиг своей цели — отвести гостя подальше от посторонних ушей, а тогда, с величайшею серьезностью и торжественностью, он сказал ему:

— Ричард Браун, мой старый и самый дорогой друг, теперь мы одни. Умоляю — ответьте мне начистоту, поклянитесь словом друга и честью воина. Как на самом деле спали вы прошлой ночью?

— Хуже некуда, милорд, — отвечал генерал с не меньшей торжественностью, — столь прежалко, что я не рискну провести вторую подобную ночь, даже если бы за это мне предложили не только все земли, принадлежащие вашему замку, но и весь край, что открывается взору с этой возвышенности.

— Поистине, дело в высшей степени необыкновенно, — пробормотал юный лорд, словно говоря сам с собой, — должно быть, и вправду что-то есть во всем, что рассказывают об этой комнате.

И снова повернувшись к генералу, он произнес:

— Ради Бога, друг мой, будьте со мной откровенны и позвольте мне узнать удручающие подробности того, что приключилось с вами под кровлей, где, будь на то воля ее владельца, вас должно было ждать одно лишь приятство.

Казалось, просьба эта повергла генерала в смятение, и он помедлил прежде, чем ответить:

— Любезный лорд мой, — наконец вымолвил он, — то, что случилось со мной минувшей ночью, имеет природу столь странную и неприятную, что едва ли я мог бы заставить себя поделиться этим даже с вашей светлостью, когда бы не то соображение, что помимо моего желания выполнить любую вашу просьбу, искренность с моей стороны могла бы помочь пролить свет на обстоятельства в равной степени пугающие и таинственные. Людям, незнакомым со мною, рассказ мой мог бы показаться бредом слабоумного и суеверного невежи, ставшего жертвой собственного своего воображения, которое сыграло с ним злую шутку. Но вы знаете меня с самого детства и юности и не заподозрите, что, став зрелым мужчиной, я приобрел вдруг слабости и недостатки, коих лишен был в юные годы.