Рассказы (Сборник) - Алексей Александрович Провоторов
Меня бросили, посчитав убитым. Я же отсрочил свою гибель на сутки. Хотя жить со стрелой в сердце было больно.
Будь у меня Голос, от проблемы не осталось бы и следа — за жизнь я получил множество смертельных ран, и они оставили лишь лёгкие шрамы.
Теперь же мне оставалось жить лишь до утра, если не удастся увидеться со Зверем. И отобрать свой Горн.
— Анна-Белл, — сказал ворон тихо. — Как видишь, меня не так легко убить. Как твоего отца, например, — я усилил нажим, и Баут побледнел ещё больше, до призрачности. — Сложи этот хлам обратно.
В тишине прошла половина минуты. Потом она произнесла какое-то слово, и махина с грохотом рассыпалась по мостовой.
— Я одолел это. Теперь ты пойдёшь со мной, — рявкнул ворон. Он тоже чувствовал мою злость и усталость.
— Ты пойдёшь к башне Зверя?
— Да, и вызову его.
— У тебя даже Голоса нет.
— Ты мне поможешь. Ты колдунья, — я поднял свой грязный плащ и накинул снова.
— Почему ты не взял Хингу?
— Потому что меч, которым убита Гейр, у тебя. Он нужен мне.
— Зачем? — Анна-Белл удивилась, видимо, подозревая, что он не имеет отношения к ритуалу возвращения Голоса. — Как бы ты ни старался, и что бы не использовал, ты не вернёшь Голос больше чем на полминуты, пока Горн у Беймиша.
— Ты идёшь? — Ворон взъерошил перья. Начинало едва заметно светать, пахло холодным дождём.
— Да, — она спустилась с крыльца.
— Дочь!.. — только и сказал Баут.
— Ты служишь Беймишу? И мог бы служить любому, занявшему башню, — ответила ему Анна-Белл. — А он постарается занять её, с нами или без нас. Раз уж он жив, то я пойду с ним.
Баут промолчал. Ворон тоже. Только Викл нетерпеливо подал голос. Дождь снова приближался, луна утонула в тучах у горизонта, и тёмный, глухой час перед рассветом окутал нас полностью. Я чувствовал прилив сил и уверенность в том, что путь будет недолгим.
Она приказала вынести меч, и я принял окровавленный, чуть изогнутый клинок с великой осторожностью.
Я опасался дождя. Гроза, заходившая с востока, не была простой. Это была очищающая гроза после битвы, вызванная кем-то из имеющих силу, и потому такая медленная. А магически вызванный дождь мог и смыть магически закреплённую кровь. Нам надо было спешить.
Я вскочил в седло, подсадив и прижав к себе Анну-Белл, и мы оставили Двор Баута, бывший Двор Гейр.
В отличие от Хинги, я не дал Бауту никакого обещания не возвращаться за ним.
Ночь истекала, но было темно — стена дождя неотвратимо шла за нами вслед.
Мы пересекли бурную реку, не встретив никого, потом попали в засаду — но нападающие были так медлительны, что даже не успели коснуться Викла, а я, убивая, не успел их разглядеть.
Дорога пошла в гору. Начались скалы, на которых стояла Башня Зверя, но я не видел её за пеленой предутреннего тумана. Подъём стал совсем крутым. Виклу было всё равно, а вот я едва удерживал Анну-Белл. Ворон летел рядом.
Мы поднимались в одиночестве, и наступила минута, когда я услыхал далеко наверху пение Горна.
И моё раненное сердце похолодело, потому что я понял, что за мелодию он играет.
Беймиш сумел разобраться, как работает Горн. Это была песнь по мне. По моим вещам, если точнее. Звуки приказывали им рассыпаться в прах, и я ничего не мог с этим поделать.
Выругался ворон, и я так и не понял — от себя или уловил мои чувства.
Хрустнул металл, и подкова со стального копыта отскочила и канула вниз. Викл захромал, сбавляя ход. Захрапел недовольно.
— Потерпи, — сказал ворон, — ещё минута, и мы у Башни.
Со звоном отпала вторая подкова, запрыгала по камням, а за ней и третья. Конь застонал, карабкаясь по склону, и я хотел закричать, подбодрить его, но только растревожил ворона, снова присевшего на плечо. Прокл бил крыльями, пытаясь удержаться. А Горн всё трубил наверху, за тонкой туманной пеленой, где обгорелая вершина Башни Зверя поднималась к мрачным небесам.
Анна-Белл молчала, вцепившись в меня.
Мы перевалили через край, и Викл, обессиленный, рухнул на колени. Я спихнул Анну-Белл на камни и встал во весь рост.
Молнии упрямо били в скалу. Ветер трепал изодранный плащ, когти продирались сквозь перчатки. Я снял их и отбросил их в сторону. Вытащил меч из ножен, глядя, как он тускнеет и теряет острый блеск кромок прямо на глазах, под пение Горна, слышимое даже сквозь непрерывный гром. Птицы на башне кричали, и мой ворон вторил им.
Я положил Сталь на камни, и меч треснул от этого прикосновения, истлевая, разваливаясь на куски. Всё так. Мой Голос имеет большую силу. Я заключил часть его — часть себя — в Горн, чтобы командовать всем, что подвластно мне — армией, магией, силами — с его помощью. Для меня разница была такой же, как между неуверенным жестом и чётким письмом.
Ты предал меня, Беймиш. Тогда, ещё не дожидаясь нашей победы, после гибели Гейр, ты предал меня и забрал Горн себе, лишив меня голоса.
Мне сейчас нужно сказать всего лишь несколько слов. И у меня есть такая возможность.
— Говори, — сказал ворон, объясняя Анне-Белл короткий ритуал, — одновременно со мной.
Я достал язык Дрейна и положил его себе в рот. Сталь резанула до крови, но так было ещё лучше.
Мы произнесли это: я, языком кузнеца, ворон, повторивший слово из моих мыслей, и колдунья, имеющая силу.
И Горн замолчал.
Я взял свой второй меч, липкий от крови Гейр, и отведя руку назад, ударил Анну-Белл в сердце, проткнув колдунью насквозь. Лишь одно имя я назвал и лишь одно слово добавил к нему, на языке, от которого горечь разлилась по всему рту, и дрожь прошла по моим древним костям.
«Восстань, Гейр».
Там, в последней битве, опрокинувшей наконец людей, там, где мы раздавили с таким трудом проклятых рыцарей Солтуорта под их зелёными флагами, там пала Гейр, моя любимая, там предал меня Беймиш, завладев Горном — и подчинив себе все наши силы, одержавшие уже победу.
Кровь Гейр потекла по клинку в сердце Анны-Белл, движимая древней магией. Пока у меня был голос, я мог многое. Пока у меня была власть творить заклинания, я был непобедим. Ни Беймиш, ни Хинга не могли равняться со мной по части заклятий, и тем более никто из жалких людских колдунов.
Анна-Белл закрыла
