Некро Файлы - Джордж Мартин
- Ребенок - вот лучик света в нашей жизни, Мэгги. Мир изменился. Приходится не жить, а выживать. Но ребенок вернет нам Радость.
- Ребенок, - вторит Мэгги. - Мама, пожалуйста, я не могу...
- Тихо, - рявкает Mама. Улыбка гаснет быстрей, чем изображение на выключенном телевизоре. - Семья - дело серьезное. Ложись, - это слово жалом впивается Мэгги в живот. - В постель, - командует Мама Рэндольф, и Мэгги медленно, покорно скользит по матрацу, пока голова не находит подушку.
Мама одобрительно сжимает губы.
- А теперь давай посмотрим, правильно ли мы рассчитали время.
Мэгги закрывает глаза; рука тянется к запачканному подолу платья. Боль пронзает ее, душит и давит. Дыхание спирает. Мэгги тянет подол вверх. Под ним ничего нет. Мама Рэндольф не разрешает носить нижнее белье.
- Перевернись.
Мэгги переворачивается. Снова слышится звон - Мама лезет в карман. Мэгги нащупывает уголок подушки и хватается за него, словно тонущий ребенок за спасательный круг. Лицом прижимается к провонявшей наволочке.
Термометр входит глубоко внутрь. Мама цокает языком и проталкивает термометр дальше, пока тот не оказывается на удовлетворяющей ее глубине. Кишечник Мэгги сжимается, живот напрягается в отвращении. Она не шевелится.
- Одна минуточка, и мы узнаем, что нам нужно, - ликует Мама. - А ты знаешь, я думала, что Квинт будет девочкой. И накупила ему розовых вещичек, когда его ждала. Он был хорошенький, но я не могла одевать его в такое - он же маленький мужчина. Я всегда думала, что девочка бы нам не помешала. Маленькая девочка - это же прекрасно, правда?
Господи, помоги мне, - молится Мэри.
- Ну, вот, - говорит Мама.
Она вынимает термометр, и Мэгги подтягивает ноги под подол платья. Мэгги не хочет слышать результат.
- Благослови меня Боже, - Мама едва ли не смеется. - Почти до предела. И время как раз. Мой календарик не дает сбиться с курса. Пойду приведу Квинта.
Мама выходит, и Мэгги глядит ей вслед. После она падает с кровати и на коленях ползет к изображению Иисуса.
- Господь - пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться, я ни в чем не...
Иисус смотрит на ягнят и не видит Мэгги.
Мэгги бежит к окну и смотрит вниз: на цветы, на мертвую песочницу, на сожженное кукурузное поле за веселым лесом. Этот самый лес и убил Квинта. Отвлекся на секунду - и череп размозжило падающее дерево. Квинт пошел помочь соседу, Джону Джонсону, расчистить немного леса под зерновые. Джон и Квинт были лучшими друзьями со школы и всегда обменивались услугами. Но в тот раз Квинт оказался под упавшим стволом, разбрызгал кровь с мозгами и умер, а когда снова встал, ему уже было не до услуг. Он хотел от Джона большего, чем когда-либо в жизни. И он это получил. Того, что осталось от Джона, было недостаточно, чтобы воскреснуть, как другие мертвецы - лишь несколько позвонков и изжеванная ступня.
Мама Рэндольф нашла Квинта вскоре после этой трапезы. Он не выказал никакого желания съесть ее следом, так что она привела сына домой и обнаружила, что тот вполне удовлетворялся, поедая молодых козлов и визжащих свиней, которых разводил при жизни.
Мама снова стоит в дверях. За ней - Квинт. На нем лишь брюки, которые держатся на его костлявой талии с помощью коричневого кожаного ремня со следами от зубов.
- В постель! - командует Мама. - Давайте покончим с этим делом.
Мэгги возвращается в постель. Ложится. Она знает, что за этим последует. Это - самое худшее.
Мама ставит Квинта перед старым стулом. Теперь Мэгги не видит Иисуса, но это даже хорошо. То, что должно случиться, не предназначено ни для чьих глаз, особенно не для очей Спасителя. Мэгги смотрит на своего супруга. Его волос больше нет, как нет и плоти его губ и большей части носа. Язык на месте, но он липкий и серый, как старая протухшая форель. Левая сторона головы разбита, а обнаженный мозг почернел и поблескивает, напоминая Мэгги о грибе, который она как-то решила припрятать в пакете из-под сэндвича. Левый глаз выпал, но правый широко распахнут и покрыт влагой. Живот непомерно вздулся и колышется, словно под кожей носятся личинки. На одной руке нет пальцев, зато на другой их целых три, и они неуклюже нащупывают ширинку. Каким-то образом Квинт знает, зачем его сюда привели.
Мама Рэндольф подходит к Мэгги и тянется, чтобы задрать ее платье вверх. Мэгги вздрагивает и мнется, поэтому Мама ее сильно ударяет.
Мама закатывает рукава.
- Квинта надо бы подзадорить. Пусть полюбуется хорошенько, ты же сама понимаешь. Так что успокойся и не мешай.
Небрежно, словно собираясь поменять грязную пеленку, Мама раздвигает Мэгги ноги, чтобы Квинту открылся вид получше. Потом она начинает медленно потирать Мэгги клитор, другой рукой поглаживая внутреннюю сторону бедер. Мэгги не смотрит. Она впилась ногтями в бока, пока боль не заструилась ручейком крови к ее гениталиям.
- Квинт, ты помнишь? Ты видишь Мэгги? Ее красивое платье? - говорит Мама. - Погляди, Квинт, какая она красавица.
Она наклоняется к промежности Мэгги и начинает лизать. Ее дыхание, струящееся из носа, теплое; влага ее слюны холодна. Мэгги стонет. Стыд раскаляет ее разум и душу. Удовольствие дразнит тело.
Мама, Квинт, Иисусе, нет! Господь мой, пастырь мой!
Квинт ворчит. Мэгги поднимает голову и смотрит на него. Он уже расстегнул ширинку и нашел пенис. Пенис пожелтел и разложился, словно рыба, выброшенная на берег реки. Квинт дергает его, и член медленно поднимается. Льется багровое предсемя.
Мама начинает сосать. Сначала нежно, а потом - с остервенением, и тело Мэгги рефлекторно выгибается дугой. Желчь огнем выжигает себе тропу вверх по ее глотке и капает из уголков губ. Когда губы Мамы на секунду прерываются, Мэгги падает спиной на матрац. Кислота снова взмывает вверх, и Мэгги давится в кашле.
Мама снова подносит язык к отверстию, а потом засовывает в него большой палец. Мэгги чувствует, как мокнут стенки ее влагалища, предавая ее в момент ужаса и отвращения.
Я ни в чем не буду нуждаться, Господи Иисусе, я не буду!..
- Хорошая девочка, - говорит Мама сухо.
Мэгги корчится на кровати, слезы ярости льются из ее глаз и бегут на матрац. Мама встает.
На том, что осталось от верхней губы Квинта, застывшая капелька жидкости. Одна сторона его рта дергается, словно в попытке улыбнуться.
Мама жестом указывает на сына.
- Давай, Квинт, Мэгги не может ждать.
Квинт пристально смотрит вперед, ворчит, а потом идет вперед. Когда он проходит рядом с матерью, та говорит:
- Я очень хочу внученьку!
Мэгги отворачивается и закрывает глаза, пытаясь вспомнить прошлое лето. Дни света и теней, игр и купания, дни работы и испытаний, дни обещаний вечности. Но у нее получается лишь вдыхать зловоние существа, взбирающегося на нее. Все, что она может - чувствовать, как хлопает по ее щеке язык-форель и ощущать вкус бегущего вниз по ней почерневшего мозгового вещества на губах. Квинт, изгибаясь, неуклюже входит между ее колен, и усыпанный язвами член, будто оглушенная, полуживая змея, проникает внутрь.
Мэгги до крови закусывает язык, чтобы не почувствовать холодное извержение семени. И словно в ответ на это стенки ее влагалища сжимаются в ужасающем, унизительном оргазме.
Конец подходит быстро. Мама оттягивает Квинта прочь, после чего целует Мэгги в лоб и велит ей оставаться в кровати еще по меньшей мере час, чтобы семя нашло свое место.
Одна, за запертой дверью, наедине с подносом с завтраком на вонючем стуле, Мэгги лежит, не двигаясь. Ее платье все так же задрано кверху. Она берет свою левую руку в правую, представляя, что правая - это теплая, живая рука Квинта, и кладет ее на лицо, наслаждаясь нежным прикосновением. После она опускает эту руку на живот и крепко давит. Скоро там будет новая жизнь, если Мама права. Она могла быть там и раньше. Это было бы для Мамы величайшим счастьем. Мэгги мучает один вопрос. Нет, она не хочет знать, когда родится ребенок; вовсе не это выворачивает ее мозг наизнанку.
Она смотрит в окно. Ветерок утих. Осталась только неослабевающая жара. Луч солнца по-прежнему на ковре.
- Все изменилось, - говорила Мама. - Мир теперь другой. Это как привыкать к холодной воде. Может, и не хочется, но иногда ничего не поделаешь. Надо как-то
