Мария Барышева - Дарители

— Хватит!

Наступила тишина, нарушаемая только посвистыванием ветра и шипением фонтанной струи. Наташа осторожно открыла глаза и увидела висящую над травой бесформенную массу, по которой бежали радужные всполохи, вспухавшую то рукой, то лохматым звериным боком, то лишенным черт овалом лица. Остатки, которые ей поодиночке демонстрировали до сих пор, теперь вновь стали единым целым, и это было страшнее, чем все, что она видела раньше, и смесь чувств, которой тянуло от этого создания, казалась омерзительной, словно густой трупный запах.

— Чего же ты хочешь? — насмешливо спросили ее откуда-то из середины бесформенного на языке многих цветов. — Чего ты желаешь, любезная, когда теперь тебя почти не осталось?

Радужная масса заволновалась, заструилась и вновь обернулась черноволосой женщиной, но вместо улыбки на ее губах было недоумение.

— Признаться, я считала, что поглотила тебя всю. Где же ты пряталась? Я обыскала все, ты не могла спрятаться.

Она повела рукой, и зеленый пейзаж, фонтан, ветер вдруг исчезли. Они стояли на пересечении бесконечных анфилад, ярко освещенных, на сколько хватало взгляда. Толстые колонны уходили к высокому своду, струясь темно-синим пламенем, и холод каменных плит проникал сквозь подошву легких полуботинок.

— Как ты могла спрятаться здесь?! Ведь теперь везде только я, — женщина беззвучно свела вместе ладони, и лучи анфилад стянулись, как меха гармошки, превратившись в бесчисленные неглубокие ниши в замкнутой круглой стене.

— Какая теперь разница? — Наташа в упор взглянула в недобрые карие глаза, и оттуда на нее полыхнуло яростью.

— Ты посмела управлять моей клеткой! Ты посмела помешать мне убить! Ты посмела лишить меня свободы! Ты ничтожество, жалкий микроб! Но теперь, когда ты себя обнаружила, я превращу тебя в пыль, а потом покину это место! Ты — всего лишь сгусток глупости, горстка подпорченных добродетелей! Все, что в тебе было полезного, я давно забрала! Ты — ничто!

— Да ну? — произнесла Наташа с внезапным цинизмом. — Тогда почему ты еще здесь?

Женщина зашипела и вдруг исчезла. Пол и потолок начали округляться, и зал превратился в замкнутую сферу, и всюду, куда Наташа только не смотрела, теперь было ее собственное, перекошенное от ненависти лицо.

— Твой дар! — закричала сфера, пульсируя и обдавая Наташу злым черным пламенем. — Я не могу использовать его, чтобы выйти отсюда! Почему?!

— Потому что он не твой. Ты составлено из ошметков чужих чувств, пусть даже там есть и мои… но этот дар — он ведь не чувство. Он — нечто совершенно особенное. Он — только мой, и его нельзя забрать силой. Ты можешь использовать его для охоты, потому что мы и раздельны, и едины, но ты не можешь с его помощью освободить себя.

— Тогда я убью тебя! — взвизгнула сфера, и искаженное яростью прекрасное лицо стало расплываться, становясь то птичьим, то мужским, то детским, то вовсе утрачивая черты. — Я остановлю двигатель этой клетки! Я перекрою кислород! Я разрушу ее!

— Тогда мы обе погибнем. И ты все равно ничего не получишь, — Наташа равнодушно пожала плечами. — Без клетки, незащищенное, ты слишком слабо. Ты не протянешь и часа! Пока ты будешь доживать свое время, ты сможешь влиять на людей, но ты не сможешь проникнуть ни в одного из них. И ты не сможешь получить ничего из того, что в них находится. Ты ведь не Дорога.

— Я убью всех, кто сейчас смотрит на тебя!

— Они все равно умрут, — философски заметила Наташа, изо всех сил стараясь, чтобы существо не уловило цвет ее волнения. Она лихорадочно соображала. Существо было много сильнее ее, рядом с ним она была хилым лилипутом. Существо, вне всякого сомнения, было очень проницательно, но оно не было умно, оно думало чувствами, а не рассудком. Тем не менее, когда Неволин пытался перенести подобное в свою картину, он потерпел неудачу. Чудовищную неудачу, убившую его и породившую Дорогу. Но она справилась с Дорогой, потому что она… Нет, стоп, стоп! Так нельзя! Тщеславие, очарование власти не помощники в таком сложном…

Очарование власти сгубило всех, и меня тоже, но оно сгубило и тебя, Дорога!..

Да!

«Мне страшно! — подумала Наташа, глядя на беснующееся и корчащееся вокруг нее лицо, черты которого наползали друг на друга, как змеи. — Господи, как же мне страшно! Оно такое сильное! Оно меня раздавит, проглотит! Я никогда такого не видела! Что же делать, что же делать?!»

Она смотрела, осознанно позволяя чувствам расти и заполнять ее до самого края. Это было совсем не сложно, поскольку было не так уж далеко от истины, другое дело, чтобы под ними не разглядели ничего, что видеть не следует. Она смотрела, ощущая себя маленькой, беспомощной, раздавленной, никчемной, храбрящейся из последних силенок. Она смотрела, а сфера бледнела, отступала, а потом и вовсе исчезла, и в лицо Наташе ударил холодный, соленый ветер, взметнув волосы и полы расстегнутого пальто и обдав ледяными брызгами. Теперь она стояла на вершине отвесной скалы, похожей на гигантскую каменную иглу, а далеко внизу грозно ревело море, взбивая пену на острых камнях и подбрасывая далеко вверх ошметки водорослей. Неровная скользкая площадка занимала от силы пол квадратного метра, стоять на ней было очень неудобно, и казалось, первый же сильный порыв ветра швырнет ее вниз, где она мгновенно исчезнет, перемолотая о камни разъяренными волнами. Наташа едва удержалась, чтобы не взвизгнуть, но тут же подумала, что зря — и взвизгнула — и услышала смех. Женщина стояла на острие такой же каменной иглы, отстоявшей на несколько десятков метров и внимательно смотрела на нее, медленно склоняя голову то к одному, то к другому плечу, словно примеряясь.

— Так зачем же ты обнаружила себя? Зачем пришла?

— Посмотреть, как ты бесишься!

Она засмеялась еще громче. Их пальто развевались на ветру, как вороньи крылья.

— Мне приятен цвет твоего страха — гораздо приятней, чем твоя фальшивая, блеклая отвага. Ты смотришь вниз и пытаешься убедить себя, что это иллюзия? Но разве была иллюзией та рана от волчьих зубов? Впрочем, мне необязательно портить свою клетку — в конце концов, разве зря я ее улучшала? По крайней мере, ее внешний вид способствует моему приятному времяпровождению. Но я уверяю тебя, что в моем мире твоя кровь будет литься по настоящему, и боль не будет иллюзией.

— В твоем мире? — с усмешкой переспросила Наташа, но ее голос был дрожащим. Она опустилась на скалу, которая оказалась ледяной. — Разве это мир?! Ты пугало меня своей многоликостью и ты умеешь повелевать своим крошечным фоном — и что?! Ты одиноко здесь. И всегда будешь одиноко. Ведь часть тебя жила когда-то в Дороге. Ты помнишь тот мир?