Стивен Кинг - Противостояние

Каким-то образом он спустился с резервуара и поплелся прочь, протискиваясь между застывшими автомобилями, по-прежнему держа поджаренную руку подальше от тела.

К тому времени, когда Мусорный Бак добрался до маленького парка в центре города, солнце уже закатывалось за горизонт. Он сел на траву рядом с двумя площадками для шаффлборда[143], пытаясь вспомнить, что делать с ожогом. «Смазать маслом» – вот что сказала бы мать Дональда Мервина Элберта. Но она могла говорить совсем о другом ожоге, скажем, паром или капелькой жира, брызнувшего со сковородки, на которой жарился бекон. Он представить себе не мог, как смазывать маслом потрескавшееся и почерневшее месиво между локтем и плечом. Не мог представить себе, как до него дотронуться.

Покончи с собой. Да, пожалуй, это выход. Он мог прекратить страдания, как старый пес…

Внезапно гигантский взрыв раздался в восточной части города, словно материю реальности рывком разорвали надвое. Жидкая колонна огня выстрелила в темно-синее небо. Ему пришлось сощуриться, чтобы смотреть на нее сквозь слезы.

Несмотря на боль, огонь радовал его… более того, приносил наслаждение, вызывал восторг. Огонь был лучшим лекарством, по эффективности превосходившим морфин, который он нашел на следующий день (как доверенное лицо администрации, в тюрьме он работал не только в библиотеке и гараже, но и в лазарете, поэтому знал, для чего нужны морфин, элавил и дарвон). Он не связывал свою нынешнюю агонию с этой огненной колонной. Он только знал, что огонь – это хорошо, огонь – это прекрасно, что огонь ему нужен теперь и будет нужен всегда. Чудесный огонь.

Мгновением позже взорвался второй нефтяной резервуар, и даже здесь, в трех милях от места взрыва, он ощутил теплую воздушную волну. Еще один взрыв, еще. Короткая пауза – и шесть взрывов, один за другим. Теперь пламя стало слишком ярким, чтобы смотреть на него, но он все равно смотрел, забыв про обожженную руку, забыв про мысли о самоубийстве.

Прошло больше двух часов, прежде чем взорвался последний нефтяной резервуар, но и тогда наступившая темнота не стала темной, от языков пламени ночь окрасилась в желтый и оранжевый цвета. Пылал весь восточный горизонт. Зрелище это напомнило ему картинку из книжки комиксов, которая была у него в детстве, «Войны миров» Герберта Уэллса. Теперь, по прошествии многих лет, мальчик, которому принадлежала та книжка, ушел, но его место занял Мусорный Бак, владевший удивительным, ужасным секретом луча смерти марсиан.

Пришло время покинуть парк. Температура воздуха уже поднялась на десять градусов. Мусорный Бак понимал, что должен идти на запад, оставляя огонь позади, как он сделал в Паутенвилле, убегая от расширяющейся арки уничтожения. Да только бежать он не мог. Поэтому заснул на траве, а сполохи огня гуляли по его лицу – лицу утомленного, измученного плохим обращением ребенка.

Во сне к нему пришел темный человек в плаще с капюшоном, с невидимым лицом… однако Мусорный Бак подумал, что встречал его прежде. Когда завсегдатаи магазина-кондитерской и пивного бара в Паутенвилле освистывали его, вроде бы этот человек стоял среди них, молчаливый и задумчивый. И когда он работал на автомойке «Протрем и полирнем» (помыть фары, помыть пороги, поднять дворники, эй, мистер, полировать будем или как?), не снимая перчатку-губку с правой руки, пока рука эта не становилась похожей на мертвую рыбу, а ногти – белыми, как кость, вроде бы он видел лицо этого человека, яростное и пылающее безумной радостью, под рвущейся пленкой воды, стекающей по лобовому стеклу. Когда шериф отправил его в дурдом Терре-Хота, это он стоял над его головой в комнате, где лечили электрошоком, это его рука лежала на рубильнике (Я собираюсь прожарить тебе мозги, парень, помочь тебе на пути превращения Дональда Мервина Элберта в Мусорника, полировать будем или как?), готовая послать тысячевольтовый разряд в мозг. Он знал этого темного человека, будьте уверены: и лицо, которое никогда не мог как следует разглядеть, и руки, сдававшие пики из колоды мертвеца, и глаза цвета пламени, и улыбку мирового могильщика.

«Я сделаю все, что захочешь, – благодарно говорил он во сне. – Я готов отдать за тебя жизнь!»

Темный человек поднимал руки, упрятанные в плаще, превращая плащ в черного воздушного змея. Они стояли на каком-то высоком месте, а под ними пылала Америка.

Я высоко вознесу тебя. Ты – тот, кто мне нужен.

Потом он увидел армию из десяти тысяч мужчин и женщин – разношерстного сброда, – едущих на восток, через пустыню и горы, армию-чудовище, чье время наконец-то пришло. Они ехали на грузовиках, и джипах, и фургонах, и в кемперах, и на танках. У каждого – у мужчин и у женщин – на шее висел черный камень, а в некоторых камнях что-то краснело, то ли Глаз, то ли Ключ. И среди них, на крыше гигантской цистерны, он увидел себя, и он знал, что цистерна наполнена напалмом… а позади него колонной катили грузовики, нагруженные бомбами, и противотанковыми минами, и пластиковой взрывчаткой; огнеметами, и осветительными ракетами, и самонаводящимися снарядами; гранатами, и автоматами, и реактивными гранатометами. До начала танца смерти оставалось совсем немного, и уже дымились струны скрипок и гитар, и запах серы и пороха наполнял воздух.

Темный человек вновь поднял руки, а когда опустил, все вокруг стало холодным и бесшумным, огни погасли, даже от головешек больше не шло тепло, и Мусорный Бак на мгновение вновь превратился в Дональда Мервина Элберта, маленького, испуганного, ничего не понимающего. Только на это мгновение он заподозрил, что является всего лишь еще одной пешкой в огромной шахматной партии темного человека, что его обманули.

Потом он увидел, что лицо темного человека скрыто уже не полностью: два темно-красных угля горели в тех пещерах, где полагалось находиться глазам, и подсвечивали нос, тонкий, как лезвие ножа.

«Я сделаю все, что ты захочешь, – с благодарностью говорил Мусорник во сне. – Я готов отдать за тебя жизнь! Моя душа принадлежит тебе!»

«Ты будешь поджигать для меня, – торжественно ответил ему темный человек. – Ты должен прийти в мой город, и там все прояснится».

«Где он? Где?» – Мусорный Бак изнемогал от надежды и ожидания.

«На западе. – Темный человек таял в воздухе. – На западе. За горами».

Тут он проснулся посреди яркой ночи. Огонь приближался. Жара нарастала. Дома взрывались. Звезды исчезли, отрезанные толстым слоем черного нефтяного дыма. С неба начала падать сажа. Площадки для шаффлборда запорошил черный снег.

Теперь, когда у него появилась цель, он мог идти. Мусорный Бак захромал на запад. Время от времени он видел других людей, покидавших Гэри, оглядывавшихся на пожарище. «Дураки, – думал Мусорник чуть ли не с любовью. – Вы сгорите. Со временем вы все сгорите». Они не обращали на него внимания. Для них Мусорный Бак был еще одним выжившим. Они исчезали в дыму, и где-то после рассвета Мусорный Бак, по-прежнему хромая, перешел границу штата Иллинойс. Чикаго лежал к северу от него, Джольет – на юго-западе, а пожар превратился в пятнающий небо дым на горизонте. Наступило второе июля.