Луиза Хоффман - Дом интриг

— Даже я, — грустно улыбнувшись, проговорила я.

Тень смущения упала на его лицо.

— Я вовсе не хотел сказать это, Дженни… Черт! Со мной все время так! Как только вступаю в разговор, возникает ощущение, что слон забрался в посудную лавку.

— И тем не менее ты прав, Кевин. Если бы я верила в то, что она сможет испытывать по отношению ко мне какие-нибудь чувства, я бы осталась. Но если бы она действительно хотела нашего сближения, то не отказалась бы от предложенного круиза. Мне кажется, что жизненные испытания и страдания подорвали ее изнутри и лишили способности вообще иметь чувства. Она стала неживая — как кукла.

— Согласен с тобой в том, что ей многого не хватает до нормального человеческого состояния. Жаль, что ты не можешь помочь ей, Дженни…

— Я могу помочь ей, Кевин! Но не так, как мне хотелось бы.

— Что… что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, что помочь я смогу ей только в финансовом отношении.

После паузы я добавила:

— Скажи мне, только честно… Будет ли у нее хоть один реальный шанс добиться успеха в своем хозяйстве, если появятся деньги?

— Уверен в этом. Если бы у меня были средства, я рискнул бы всем, до последнего пенни. Она одержима мыслями о ферме. Ни у кого в округе нет такого отношения к своему хозяйству, как у Сары О'Мара. Такая одержимость, на мой взгляд, достойна победы, а не поражения. К тому же к ее сдержанности добавляются знания, которых также нет у окрестных фермеров.

— Как ты думаешь, сколько потребуется денег?

С минуту Кевин молчал, нахмурившись. Затем проговорил:

— Знаешь что, Дженни, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты мировая девушка, но… Боюсь, даже ты не сможешь себе позволить такую сумму. Денег нужно очень много.

— Конкретно сколько, по-твоему?

— Много, как я уже сказал. Очень много. Двадцать пять… может, тридцать тысяч.

Внутренне я вздрогнула. Это была действительно очень большая сумма. Мне почему-то казалось, что речь может идти максимум о десяти тысячах. К этой цифре я была готова, а вот что касается двадцати пяти и тридцати…

«И все же, — сказала я про себя, — мне кажется, я должна дать ей эти деньги. Если бы она не оставила меня на попечение Лейлы, у меня не было бы таких замечательных родителей и я не стала бы сейчас богатой наследницей». Это ее несомненная, хоть и невольная заслуга.

Я решила пожертвовать этой суммой.

— Ты знаешь адвоката Сары?

— Конечно. Его зовут Тим Паратон.

— Если ты проводишь меня к нему в офис, я улажу с ним формальности. У него закладные бумаги на ферму и прочее. Я устрою, чтобы эти деньги были перечислены на ее счет.

— Ты хочешь сказать, что даешь ей тридцать тысяч фунтов? — словно не веря своим ушам, переспросил Кевин.

— А почему бы и нет? Мне только жаль, что моя помощь ограничится материальной поддержкой.

— Ограничится?! Тридцать тысяч фунтов — это же целое состояние!

— Сейчас я об этом не думаю, Кевин.

Мне кажется, я понимаю, о чем ты. Сразу после этого ты планируешь уехать отсюда?

— Возможно, останусь еще на несколько дней. До тех пор, пока все уладится.

Кевин коснулся моей руки. Это был дружеский жест. Он улыбнулся.

— Мне кажется, милая Дженни, что это очень великодушно с твоей стороны.

— Она моя мать все-таки, — напомнила я ему. — Кроме нее, у меня не осталось родных в целом свете. И знаешь еще что… Я думаю, что, увидевшись с мистером Паратоном, я попрошу его составить мое завещание. Я знаю, что в случае чего она все равно будет единственной наследницей, однако, принимая во внимание обстоятельства… я хотела бы избавить ее от возможных трудностей, утрясание которых может затянуться на годы.

— Святой Моисей! Зачем ты говоришь так?! Ты молода и переживешь свою мать. На мой взгляд, в разговорах о завещаниях всегда есть что-то… неприятное.

— Все может случиться. Надо относиться к этому трезво. Мой лондонский адвокат все время подбивает меня на составление завещания, но до недавнего времени я не знала, кому оставить свои деньги. Теперь у меня есть Сара. Все решено.

Кевин содрогнулся.

— Знаешь что, Дженни, мне этот разговор не нравится! Ты говоришь так, будто уже настроилась помирать. А я суеверен, как и большинство ирландцев.

— Я не собираюсь еще умирать. Скоро до этого дело не дойдет. Но такие вопросы, мне кажется, нужно решать не в последний момент.

Я пробыла в кабинете у Тима Паратона примерно с час. Мне не понравился этот человек. От него здорово несло спиртным, а за внешней непринужденностью и легкостью в общении со мной, как мне показалось, скрывалось что-то неуловимо скользкое и неприятное. Однако именно он управлял делами Шона О'Мара, когда тот еще был жив, и, судя по всему, не был равнодушен к тому бедственному положению, в котором сейчас пребывала его вдова.

Когда я вышла от него на улицу, рядом со мной затормозила зеленоватая машина.

— Привет, Дженни.

Я узнала голос и обернулась. Это был Джеф. Я небрежно кивнула ему:

— Добрый день, Джеф.

Я шла по улице, высоко задрав подбородок, а сердце сжималось от уже привычной боли.

Я услышала, как за спиной хлопнула дверца машины, и поняла, что Джеф меня догоняет. Захотелось броситься от него бегом, но я испугалась, что со стороны это будет выглядеть смешно.

Джеф взял меня за плечо, остановил и повернул к себе лицом.

— Дженни, мне очень, поверь мне, очень жаль, что все так случилось!

— О чем ты жалеешь, Джеф? С чего это вдруг тебе стало так жаль? Именно тебе! Ты прекрасно знал, как важно мне было хранить этот секрет… Тем более от газет!

Я изо всех сил пыталась говорить подчеркнуто спокойно, но моя нижняя губа предательски подрагивала, а голос грозил в любую секунду выйти из-под контроля, и от этого я злилась на себя.

— Дженни, я…

— Как ты мог украсть мою фотографию?! Это же было настолько низко, что… — Я запнулась, не доверяя своему голосу.

— Так, а теперь послушай меня, Дженни, — сказал он твердо. — Я не отдавал твою тайну газете.

— Но ты отдал ее Рейчел! А это то же самое!

— Я не отдавал ее Рейчел. Я ценил то, что ты доверилась мне, и мне никогда бы в голову не пришло кому-нибудь рассказывать о цели твоего приезда!

Он говорил спокойно, но я чувствовала, что внутри у него бушует буря. То ли он рассердился на то, что я заподозрила его в подлости, то ли на виновника всего происшедшего, я не знала. Однако по какой-то необъяснимой причине я почувствовала в ту минуту, что он говорит правду. Это казалось нелогичным. Никому, кроме него, не было известно, зачем я приехала в Ирландию. И все-таки сейчас я поверила ему.

Но не прошло и минуты, как я вновь вспомнила о фотографии, которую стащили из моей сумочки.