Брайан Стэблфорд - Лондонские оборотни

Тот первый яркий миг настал для него нынче осенью, когда он вышел из приюта вместе со своими товарищами, чтобы идти в Дом для утренней молитвы. В это утро выпала необычайно тяжелая роса, и повисла на тысячах тысяч нитей паутины. Он пристально рассматривал эту паутину, в изобилии покрывавшую кусты и траву, и внезапно понял, что она была здесь все время, но тонкость и легкость делали ее невидимой. Вот тут-то ему впервые и стало ясно, хотя он вряд ли смог бы выразить это словами, что мир представляется людскому глазу совсем не таким, каков на самом деле. Пауки, которые прежде казались незаметными и бесполезными насекомыми, понял он, образуют вокруг него невидимое воинство.

Возможно, подумал он, сидя сегодня на стене, демон был в нем уже тогда и сидел, затаившись, точно паук, посылая ему озарения, которые он простодушно принимал за собственные. Возможно, более ранние проявления присутствия демона и чуждого разума вообще не были началом, а лишь последним шагом в одержании, которое началось еще до того, как Габриэль осознал, что существует. До того, как понял — он сирота-подкидыш, заточенный в Хадлстоун Мэноре.

Все эти рассуждения не много значили. Куда важнее было то, сможет ли он сбежать из приюта, прежде чем монахини узнают, кто такой Габриэль Гилл на самом деле.

Побег был любимой темой разговоров среди приютских детишек. Во всяком случае, среди мальчиков. Джесс Пит только об этом и говорил. Иногда мальчики действительно удирали, чаще всего, после того, как кому-то доставались побои, покрепче обычных. Их всегда возвращали, потому что бежать им было некуда. Однако у Габриэля были все причины думать, что он может оказаться исключением из правила. Его будет направлять демон, есть и друзья, которые уже предложили помощь. Моруэнна сказала, что знает, кто он на самом деле, и с радостью заберет его, туда, где он окажется среди таких же, как сам. Габриэль не вполне понял, что она имела в виду, потому что плохо представлял себе, что значит такие как он, если это не те, в ком тоже сидят демоны. Но она прекрасно знала, что он не похож на других детей, и уже по одной этой причине склонен был ей доверять.

Моруэнна всегда была добра с ним, и разговаривая часто улыбалась. Это особенно отличало ее от миссис Кэптхорн и ее сына Люка или от сестер Св. Синклитики с их вечно поджатыми губами.

Габриэль слизал бусинки крови, выступившие на правой кисти и запястье. Он был рад, что его теперь не так беспокоит боль, это могло означать преимущество, быть знаком особого положения. Такие знаки очень важны в среде сверстников. Считается, что мальчики должны плевать на кровь, боль и раны. До того, как демон овладел им, Габриэлю трудно было напускать на себя бравый вид, теперь это стало легко. Он больше не жил в страхе перед тем днем, когда придется пройти суровое испытание мужества, которое пришлось вынести его друзьям, его еще никогда еще не били, ни Люк Кэптхорн, ни кто-либо из сестер. Он видел, какие невероятные усилия прилагали Джесс и другие, если им приходилось удерживаться от слез, и раньше не сомневался, что не сможет им подражать. Но теперь-то он знал, бояться не стоит, пока только демон остается с ним.

Габриэль не знал, почему его ни разу не били. То, что он этого пока не заслужил, не могло быть объяснением, поскольку он неоднократно видел, как наказывали других, не совершивших, по его мнению, никаких проступков. Это сбивало с толку, ведь он прекрасно понимал, что его не любят. Миссис Кэптхорн и Люк, казалось, просто не выносили его, а сестры-монахини, хотя и прикидывались, что не способны ненавидеть, старались не обращать на него внимания. Другие дети никак не отвечали на его многочисленные попытки установить добрые отношения, обычные между детьми одного возраста и положения. Он знал, что даже то расположение, которое оказывает ему порой Джесс Пит, не основано на честной привязанности. Он никогда не мог понять причину такой отчужденности и нетерпимости. Ведь никто не мог назвать его уродом, забиякой или ябедой.

Но он приучился скрывать свое негодование.

И теперь спрашивал себя, а что если другие всегда откуда-то знали, не осознавая, его отличие, одержимость. Может быть, они чувствовали, он не такой как они: посещаемый демоном, одержимый дьяволом.

Привкус крови на языке бел приятен. Габриэль, как будто, опьянял. Возможно, подумал он, демон решил научить его любить зло, противостоять любви к добродетели, которую так упорно пытались привить ему сестры. Или, может быть, главное — это любить кровь и боль, а не то чему учат монахини — страх и того и другого.

Мальчик поднял глаза и попытался выкинуть демона из головы, пристально глядя на мир за стеной.

Когда Габриэль впервые увидел большой мир, он горько разочаровался: тот отказался отнюдь не полным чудес. Мальчик глядел на мир, а он и все предвкушаемые чудеса лежали перед ним, как на ладони. И в душе возникло тягостное понимание, что настоящий мир ни в чем не превосходит мечтаний. Всякий раз, когда Габриэль возвращался на вершину стены, он чувствовал, как его снедает жажда чего-то нового и волнующего, но ничего подобного нигде не было. Лишь его внутреннее демоническое око могло видеть чудеса.

Эта часть стены была местом, куда он прежде не забирался, но и отсюда ему не открылось ничего, чего он не видел прежде. Страшно далеко по правую руку виднелись дома на окраине Гринфорда. В другом направлении едва угадывались крыши Перивейла.

Канал, который Джесс показал ему с другой обзорной точки, отсюда виден не был. Но ему-то было все равно, хотя Джессу, доставленному в приют для найденышей лодочником, не все равно. Он верил, что его настоящий дом, конечно же, на барже. Мечты Джесса о побеге никогда не цеплялись за дорогу, обычную или железную. Он думал только о том, как добраться до Лондона по воде, именно на воде он ожидал встречи с судьбой. Джесс хвастался, что частенько перелезал через стену, чтобы дойти до канала и свести дружбу с людьми на баржах. И Габриэль верил, что его друг действительно делал это хотя бы раз или два. Ведь он дважды видел, как Люк Кэптхорн колотит Джесса за то, что поймали за оградой.

На склоне стоял дом, обнесенный высокой стеной, единственное жилье, достаточно близкое, чтобы рассмотреть его во всех подробностях. Джесс говорил ему, что это Лечебница Чарнли Холл. «Местечко для придурков», кратко заметил его знающий друг.

— Мальчишка пекаря рассказывал мне, что иногда слышит, как они голосят. Чаще всего, когда луна полная. Говорит, воют, точно волки, и гремят цепями. Но сам я не слышал. В Хэнуэле есть дурдом побольше, там сотни таких сидят на цепи. Мальчишка пекаря говорит, кое-кто из нас там родился, но кто именно, не знает. Впрочем, он известный враль.