Йорг Кастнер - Число зверя

Он знал о предстоящих изменениях и о связанных с ними опасностях – ведь он сам играл в них центральную роль. И прекрасно понимал, что таким образом наживает себе многочисленных врагов. И потому могло показаться странным, что в этот ночной час Сорелли в полном одиночестве взобрался на Яникул, едва раздался один-единственный звонок. Но он отбросил все сомнения, как только услышал голос в телефонной трубке: «Рено, мне нужна твоя помощь, срочно. Приходи, прошу, приходи к церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио![2] Я буду ждать тебя там в третьем часу пополуночи. И никому ничего не говори об этом, умоляю!»

Короткий сухой щелчок на том конце провода – и связь прервалась. После этого Сорелли несколько долгих минут неподвижно сидел на стуле. Он-то полагал, что больше ничто не сможет его потрясти – во всяком случае, ничто, исходящее от человека. Однако телефонный звонок убедил его в обратном. Услышать этот голос после стольких лет – к этому Сорелли оказался совершенно не готов. Ему показалось, будто кто-то столкнул его в очень глубокую яму, назад в прошлое. И хотя минуло уже много лет и человек, который ему звонил, несомненно, постарел, Сорелли узнал его с первого же слова – по ласкательной форме своего имени: Рено. Уже давно никто его так не называл.

Напрасно Сорелли пытался угадать, что кроется за этим звонком. Был ли звонивший испуган? Возможно. В любом случае, он был взволнован. Снедаемый одновременно любопытством и беспокойством, Сорелли решил исполнить просьбу звонившего, в память о том, что некогда произошло.

Снова поднявшийся ветер швырял моросящий дождь ему в лицо, пока он шел по Виа Джузеппе Гарибальди, даже не удостаивая взглядом бюсты итальянских патриотов, в шеренгу выстроившиеся вдоль улицы. Еще два дня назад необычно яркое для этого времени года солнце освещало своими лучами Рим, однако уже вчера неожиданно похолодало градусов на десять, и с тех пор дождь шел не переставая. В последнее время погода выкидывала такие коленца постоянно. Консерваторы среди римлян относили их на счет «сумасшедшего марта», который они испокон веков считали самым ненадежным месяцем года в том, что касалось погоды. Просвещенные же – или, по крайней мере, те, которые себя таковыми считали – предсказывали перемены климата и катастрофу, которая по этой причине якобы угрожает всему миру. Сорелли слабо улыбнулся при мысли о тающих ледяных шапках или новом ледниковом периоде. На самом деле людям совершенно ничего не известно о по-настоящему важных вещах.

Он поднял повыше воротник и, сунув руки в карманы пальто, задел правой кистью холодный металлический предмет. В круге света, отбрасываемом уличным фонарем, Сорелли остановился, вытащил золотую цепочку и стал задумчиво ее рассматривать. За время, прошедшее до неожиданного звонка, он почти забыл о ней. После телефонного разговора, когда его мысли стали вращаться вокруг прошлого, Сорелли открыл запертый ящик стола, где сберегал свои нехитрые пожитки. Почему он достал цепочку, он понять не мог. Может, он становится сентиментальным?

Сорелли провел большими пальцами по крохотному механизму, с помощью которого открывался медальон в форме сердца. Оба портрета внутри были цветными фотографиями, но такими выцветшими, что казались черно-белыми. И это несмотря на то, что медальон почти ни разу не открывали. Казалось, само время позаботилось о том, чтобы фотографии старели точно так же, как и люди, на них изображенные. Портрет Дориана Грея существует лишь на страницах романа, подумал Сорелли в редком для себя порыве чувств, с горечью и меланхолией.

На одной из фотографий был Сорелли. Его волосы были еще темными и густыми, а черты лица – более резкими, хотя и сейчас, когда ему уже перевалило за шестьдесят, они казались аскетическими. На второй фотографии была изображена светловолосая женщина с вздернутым носиком на приятном, наивно-привлекательном личике. Так доверчиво, как на снимке, она выглядела всегда, просто потому, что это соответствовало ее природе. И Сорелли почти пожалел, что так поступил с ней тогда.

Он резко захлопнул медальон и снова сунул цепочку в карман пальто. Нет, он вовсе не сентиментален, во всяком случае, уже долгое время. Не потому он среди ночи взобрался на Яникул. Он хотел узнать правду. Возможно, причина этого звонка самая безобидная, но возможно также, что это был сигнал тревоги. Через считанные минуты он об этом узнает.

Сорелли продолжил свой путь, и вскоре перед ним уже возвышалась Сан-Пьетро-ин-Монторио – церковь Святого Петра. Ее возвели еще в Средневековье именно в этом месте, потому что, согласно преданию, здесь умер на кресте святой Петр. Одна из многочисленных легенд, в которых переплелись римская история и христианская вера. Никто не смог бы пересчитать их или хотя бы отличить в них правду от вымысла. Никто, даже Сорелли, а ведь он знал намного больше, чем почти все остальные. Намного больше – и все же недостаточно, подумал он, медленно приближаясь к церкви, освещенной множеством светильников. От средневековой кладки мало что осталось, после того как в пятнадцатом столетии Сан-Пьетро-ин-Монторио подверглась значительным изменениям. Однако простые античные формы, которые предпочитали в те времена, сохранились на фасаде до сегодняшнего дня.

Но Сорелли пришел сюда не для того, чтобы ознакомиться с архитектурными вкусами эпохи Ренессанса. Он искал не укрепления духа через чистую красоту церковного фасада, а человека, женщину из своего прошлого. Но она вряд ли все еще ждет его, несмотря на ночное время. Он медленно покачал головой. Здание, должно быть, уже давно закрыто.

– Я здесь, – прозвучал тихий голос – скорее шепот, едва различимый в неумолчном шорохе дождя.

Был ли это человеческий голос или фангом его раздраженных чувств, призрачный зов из прошлого?

Звук шел не от церкви, а у него из-за спины. Сорелли обернулся и попытался рассмотреть хоть что-то по ту сторону дороги, бегущей между деревьями, которые тянули свои еще обнаженные ветви к небесам, будто стараясь поддержать мрачную крышу ночи.

– Я здесь.

Шепот был таким же тихим, как и прежде. Но теперь Сорелли заметил какую-то фигуру, наполовину выступившую из-за большого дерева и шевелившую рукой на уровне плеч. Фигуру он видел очень нечетко, и все же ему стало ясно, что она манит его к себе. Сорелли неохотно последовал за приглашением, и когда он покинул асфальтированную дорогу, размокшая земля с громким чавканьем стала с каждым шагом прилипать к подошвам его обуви.

Фигура по-прежнему лишь наполовину выглядывала из-за дерева, и Сорелли никак не мог рассмотреть, кто же это, – ему мешали дерево, темнота и сильно надвинутый на лицо незнакомца платок. Сорелли замер и пристально вгляделся в темные контуры, едва осмеливаясь моргать. Он боялся, что стоящее перед ним существо может в любую секунду исчезнуть, подобно призраку, растворяющемуся в воздухе с окончанием ночи.