Максим Солодкий - Шорох и трепет (сборник)

Майская ночь пахла зеленью и цветами. Теплая ночь большой луны, на которую всегда хочется выть по-собачьи, закинув вверх голову и протяжно-протяжно, во всю глотку. Фонари еще горели и было еще слишком рано, но собираться нужно сейчас. Или не успеть. Переодеться, взять сумку, сделать гребаный макияж и – вперед! Вика, как всегда в такие ночи, курила слишком нервно, быстрее обычного, давясь дымом, как несколько минут назад дешевым пивом. Пора! И к черту какую-то там логику!

Его пальцы завязли в ее густых волосах, их лица были близко, и она улыбнулась ему, мягко и призывно. А потом их губы встретились, и она почувствовала дрожь его тела и тяжелые удары сердца в его груди. Он пил ее губы с почти Викиной пивной жадностью, и она едва смогла отстраниться. Она улыбнулась ему еще раз, но уже успокаивающе: мол, не все сразу. Он улыбнулся ей в ответ, белозубо и нежно, как улыбается лишь любящий и лишь тому, кого любит. Их руки были сплетены, а ночной ветерок трепал их волосы. Они простояли целую вечность, глядя в глаза друг другу, и он снова поцеловал ее. Тело к телу, губы в губы, сердце в сердце, двое, ставшие почти одним целым у одного из тысяч подъездов города. Счастливые? Пожалуй. И когда они были в секунде-другой от страшного мига разрываемых объятий,

Вика сказала: «Добро пожаловать в мир Равенства, сволочи!»

Ее палец, так учил ее когда-то отец-собровец, плавно лег на курок, и две головы, лежавшие на перекрестии прицела, взорвались, так и не поняв, что же произошло. Двух – одним выстрелом. Вика была прирожденным снайпером.

Они так и упали, не разжимая объятий, у его крутой машины, двое влюбленных, прощавшихся у одного из тысяч подъездов глупого города, а Вика сложила винтовку, перекинула сумку через плечо, и, стирая с лица, обезображенного еще в раннем детстве страшным ожогом, остатки своего боевого макияжа, начала спуск с крыши по пожарной лестнице…

Странность

Странным, на первый взгляд, было лишь то, что тормозной путь, отмеченный размазанной по асфальту резиной, начинался как если из ниоткуда…

Старлей МЧС, бывший главным в группе, практически не слушая показаний водителя хлебовоза, стоял и, не отводя глаз, смотрел на ровное (точно под линейку) начало тормозного пути всех колес разбившегося автомобиля. «Как из ниоткуда…» – возвращался он вновь и вновь к этой тревожной мысли.

Безномерная машина непонятной марки странной старлею не казалась. Она была (исходя из ее внешнего вида и при этом вполне современной начинки) в понимании старлея эдакой стилизацией «под ретро» на заказ. Имея деньги на подобную поделку, покойный владелец вполне мог позволить себе и езду на ней без номеров. Никаких странностей. Вот только тормозной путь…

Застывший труп, найденный водителем хлебного фургона в 6—40 в машине, влипшей на горном серпантине в отвесную стену скалы, вынуть наружу возможным не представлялось. Замерзшие за ночь ноги водителя и железо ушедшего в салон двигателя стали фактически одним целым.

Для разморозки автомобиль был доставлен в гараж местной пожарной части МЧС. Тотально занятая на Олимпиаде и потому так и не приехавшая полиция обещалась (в лице начальника РОВД и по сотовому телефону) подписать и согласовать все бумаги по ДТП, но только позже… не сейчас… И старший лейтенант почувствовал той частью тела, на которой обычно сидят, что неприятностей с этим делом ему не миновать. Особенно его занимал тормозной путь, но ни своим подчиненным, ни своему начальству, ни полковнику полиции он не сказал об этом почему-то ни слова…

Ворота гаража были закрыты. Тем не менее в нем было прохладно, и поэтому приехавший через час патологоанатом, поймав себя на неприятных ассоциативных мыслях о мясе в микроволновке жены, оценил время на оттаивание тела как минимум в двенадцать часов. Старший лейтенант перечитал и перепроверил все схемы и протоколы, пересмотрел все фото с места ДТП на цифровом фотоаппарате, закончил свой обтекаемый рапорт, сделал все соответствующие звонки и уже треть часа играл с пожарниками в русский покер, когда понял, что двенадцать часов, отведенные трупной медициной на разморозку, вышли.

Оставив своих коллег на втором этаже, старлей посреди ночи решил спуститься в гараж. Где-то на лестнице он понял, что унес с собой свои карты. Но мысли об этом не долго занимали старлея: закрытый изнутри гараж был пуст.

Старлей посмотрел на место, где была машина, закрыл и открыл глаза, точно прогоняя наваждение, посмотрел на пустое место, потом на карты в своих руках и сунул быстро, как некую помеху, свой изумительный фулл-хаус в правый карман брюк. «Ну и дела!» – сказал он, нащупав при этом в кармане что-то округлое.

Документов при покойном никаких не было, но обыскивая машину, молодой сержантик нашел и отдал шефу монету в 10 рублей в биметалле, которую теперь, повинуясь какому-то безотчетному порыву (до монеты ли, когда машина пропала?!), лейтенант выдернул из кармана и поднес к глазам. С одной стороны, это была обычная десятирублевка, белая, в желтой окантовке, «Министерство иностранных дел», кажется… Но с другой – там, где должна была бы быть надпись «Банк Российской Федерации», старлей отчетливо прочел «Банкъ Россійской Имперіи».

Чертыхаясь, он отвел глаза от монеты, и увидел, что машина с трупом стоит опять на месте, да вот только место не то, и не так все вокруг места этого… —

Гаража больше не было, машина и старлЪй около нея стояли во дворЪ рядомъ со странной постройкой, съ неба свЪтила какъ-то чужевато луна, а во дворъ сбЪгались, бранясь по-русски, но со страннымъ говоркомъ, люди въ странной формЪ. И кто-то кричалъ, что нужно срочно звонить г-ну полковнику въ РОВД: молъ, авто г-на банкира Никифорова нашлося…

Страх

Стивену Эдвину Кингу

и Кали Салтанат Мараткызы посвящается

Страх – это когда твоё сердце готово выпрыгнуть наружу, стучится в рёбра, как сумасшедшее, и его всё более быстрый набат переходит в конце концов в мелкую барабанную дробь; ещё чуть-чуть – и безумный кинговский клоун Оно проорет под эту дробь под самым куполом твоего мозга своё «Алле-гоп! Добро пожаловать в сумасшествие, детишки!..» – – Я стою, вжавшись в сырую стену подъезда, и чувствую, как каждый удар идёт всё быстрее за предыдущим…

Страх – это когда твои члены холодеют, как если сама Смерть решила подышать на твоё тело. Когда холод сковывает сперва твои руки и ноги – а потом и твой разум. И ты стоишь, оцепенев, и являешь собой яркий пример человеческого ничтожества пред всем, от чего мы с пещерных времён так и не научились удирать… – – Я стою, вжавшись в сырую стену подъезда, и холод этой стены становится моим холодом…