Нелла Тихомир - Призрак гнева

— Думаю, они скоро нас нагонят, — выговорил старший. — И я тебя прошу: не геройствуй, хорошо? Договорились? Может, они не собираются нас убивать.

— Ну, да, как же, — фыркнул юноша. — Держи карман.

Старший хотел возразить, но вспомнил о стреле и промолчал.

Неподалеку хрустнула ветка. Это они. Они нас…

— Это они, — прошептал юноша. — За кустами. Их там двое.

Старший натянул поводья, и жеребец послушно свернул влево, но они все же не успели.

Двое конных выехали из кустов. Они двигались шагом, высматривая что-то на снегу.

Следы ищут.

Преследователи переговаривались тихими голосами и ехали прямиком на беглецов.

Как только мы пошевелимся, они нас засекут.

В ветвях ели, за которой укрылись всадники, пронзительно заверещала сойка. Жеребец фыркнул, дернулся, и один из преследователей тут же вскинул голову.

— Вон они! — заорал он, тыча пальцем. — Вон они, вон!

Старший пришпорил жеребца. Сильное животное рванулось и карьером понеслось по белой целине — однако они не сумели скрыться. Трое верховых выскочили наперерез из бурелома, вопя и размахивая секирами. Двое появились сзади, еще шестеро подскакали слева…

Мы попались, теперь-то точно попались.

Всадники взяли их в кольцо, но не спешили нападать. Старший вынул меч из ножен и поднял над головой.

— Ну, идите, возьмите нас, — сказал он. — Если сумеете.

Широкоплечий, русобородый воин выехал вперед. Меча он не вынул, только положил ладонь на рукоять за поясом.

— Эй, ты, — промолвил он. Голос у него был густой и глубокий. — Неча железкой на нас махать, мы тоже, чай, махать умеем. Иль охота, штоб мы вас как щенков прихлопнули? Слышишь, аль нет? А ну, опусти оружие, кому говорено?

— А ты кто такой, чтобы указывать?! — крикнул юноша.

— Кто я таков, говоришь? — отозвался русобородый, прищурив зеленые глаза. — Ну, кто я таков, это ты, видно, и сам можешь сообразить, коль башка на плечах имеется. А вот кто таков ты, тут разговор особый. Слышь-ка, подай сюда железку твою. Добром прошу. Не доводи до греха.

Старший опустил меч.

— Ну, да. Я отдать, — ответил он, по-иноземному коверкая слова, — а ты нам быстро-быстро горло резать, да? Думаешь, один такой умный?

Русобородый усмехнулся:

— Не велика хитрость тебя прирезать, с мечом ты или без. Хотя, оно конешно, меч у тебя хороший, конунгу впору, не то што… Нет, слышь, я тебя резать не стану. Мы тебя к Железному Лбу доставим, пред самые, значит, пред светлые очи, потому как мне сдается, што ты шпион, братец мой. А уж конунг и решит, резать тебя аль повесить!

Дружинники заржали. Паршивое дело. Если этот и сдержит слово, не убьет нас на месте, то уж Железный Лоб…

— Я смотреть, выбирать ты нам не дать, а? — промолвил он. Русобородый согласился:

— Видно, так оно и есть. Потому нечего время тут вести. Кидай сюда железку, да поехали по домам.

— Ох, вера нету мне тебе.

— Ишь, недоверчивый какой. Мозгами лучше пошевели. Коли драться собираешься, так прикинь: вас двое, нас одиннадцать. Прибьем ведь вас, даже если вы у нас половину положите. Потому выбирай. Да только побыстрее, нам с вами недосуг.

— А ты дать слово, что никто у вам нас не прирезать, если я меч тебя отдать? — спросил старший. Юноша дернул его за рукав.

— Ин даририв атаи ту?[1] — прошептал он.

Старший ощупью нашел и стиснул его руку.

— Дать слово! — потребовал он у русобородого.

— Я уж тебе сказал, — отозвался тот. — Чего ж два раза-то повторять? Я ведь не раб какой-нибудь. Обещался, что не убьем, так значит, и не убьем, вот и весь сказ. Ну, так чего, поехали?

— Ладно. Держи, — старший бросил ему меч. Русобородый поймал клинок за рукоять. Оглядев, поцокал языком.

— Ну и ну. Вот так штука… Сроду ничего подобного не видывал.

— Ты ему побереги, — сказал старший. — Она меня пригодится.

— Прыткий какой, — русобородый усмехнулся. — Эй, Харалд, свяжи им руки, штоб часом не утекли. Ну, трогаемся, братва. Да поедем лесом, ишь, буря-то какая.

Глава 2

— Ишь, буря-то какая! — сказал Торгрим Железный Лоб, конунг Венделтинга.

Он сидел подле очага в деревянном кресле с резными, искусной работы подлокотниками. Порывы урагана сотрясали стены, ветер жалобно стонал и выл в вытяжном отверстии под крышей. Железные лампы возле двери чадили, бросая блики подслеповатого света на пол и стены огромной длинной комнаты, из которой состоял весь дом: такой же, как и остальные в этих холодных северных краях. Будто глаза лесных зверей, в напольном очаге мерцали угли. Склонившись, конунг разворошил их кочергой.

— Так где вы их изловили, Сигурд? — спросил конунг. Роем злых осенних мух от очага взметнулись оранжевые искры.

— От самой от границы за ними шли, — отозвался русобородый ярл. Он сидел неподалеку на скамье. — А взяли мы их в лесу, возле Медвежьей засеки.

Конунг обвел глазами толпу домочадцев, дружинников и слуг, устроившихся подле, кто на лавках, кто на соломе прямо на полу. Скупой свет светильников делал лица людей угрюмыми и темными.

Стены дрогнули под натиском бури.

— Скольких они убили-то? — снова спросил конунг.

— Никого, родич. Как я им велел сдаваться, так они и сдались. Да вот еще, это было у них, — русобородый по имени Сигурд протянул конунгу меч. Торгрим взялся за рукоять, и зеркало клинка полыхнуло колдовским огнем. Подняв меч, конунг рассек им воздух.

— Спасибо, Сигурд, — его лицо изобразило улыбку. — Знатная вещь. Испробую нынче же вечером. Ну, а теперь — теперь давайте мне этих сюда, — Торгрим махнул рукой. Пленников тут же вытолкнули к очагу. Они очутились перед конунгом посреди людского кольца, со скрученными за спиной руками.

Торгрим Железный Лоб взглянул на чужаков. Лицо, обрамленное короткой темной бородой, казалось непроницаемым.

— Ну что, мазурики? — промолвил он. — Попались?

Пленники молчали. Ветер выводил под крышей дикую песню. Конунг провел ладонью по сияющей поверхности клинка.

— А может, мне прямо сейчас его и испробовать? — его карие глаза остановились на младшем пленнике. Юноша не отвел взгляда, он смотрел дерзко, с вызовом. Ноздри конунга раздулись. Было очень тихо, в очаге потрескивали угли. Конунг коснулся пальцем лезвия.

— Мы не шпион, о великим конунг! — сказал старший пленник, подобострастно улыбнувшись. На вид ему было лет сорок, густые черные волосы сильно тронула седина, а короткая борода казалась сплошь серебряной. Тонкое и красивое лицо выдавало в нем человека не здешних краев.